Чуть переместившись к краю койки, я немного наклонился в её сторону. В моих фантомных глазах, она была подобно солнцу. Её свет ослеплял, но не причинял боли.
– Медея. – Позвал я её. – Тебе плохо. Я вызову доктора.
– Не нужно. – Сквозь стиснутые зубы, сказала она. – Терпимо. Лучше скажи, почему у нас разные способности видеть? Это он постарался? Дьявол.
– Дьявол?
– Он приходил к тебе, Ал. Что он сказал? Что обещал?
– Откуда тебе знать, кто он?
– Я ношу имя древнегреческой мифической колдуньи. Ты ведь прекрасно знаешь, что перед тем, как увлечься музыкой, я изучала оккультизм. Всё что связано с падшими ангелами, демонами, Сатаной. Это был он, я знаю. Это он явился нам.
– Странно. – Погладил я себя по щеке. – Если бы не удивительно обретённая способность видеть, я бы посчитал беседу с ним… сном.
– Скорее кошмаром. – Тихо произнесла Медея. – Так, что он сказал?
– Он… – Нахмурился я. – Он… точно не помню. Он сказал, что я обрету способность видеть за небольшую помощь ему. Он сказал, что наша музыка станет целебным бальзамом для… для мира или…
– Я помню его речи урывками. – Покачала головой Медея, неуклюже убирая за ушко выбившийся локон. – Он говорил, что мы станем, как Иисус. Целители. Так он назвал нас.
– Об Иисусе. Да. Он и при мне его упоминал. – Кивнул я. – Значит, мы может лечить? То есть, исцелять?
За ярким сиянием Медеи, показалось ещё два. Мужчина и женщина – врач и медсестра. Холодное свечение от их фигур залило маленькую комнатку, и женщина, наклонившись над Медеей, сказала:
– А мы вас ищем по всей больнице. Как вы здесь оказались?
– Доковыляла. – Грубо ответила Медея. – Костыль помог. Что дальше?
– Дальше? – Открывая какую-то папку, холодно сказал доктор. – Дальше вас проводят в вашу палату. А вы. – Он пристально посмотрел на меня. – Вы же, расскажете мне – старшему лейтенанту полиции Симонову Валентину, что произошло на железной дороге.
– Хорошо. – Кивнул я, внутри кипя от негодования, что не сразу понял, кто передо мной. Всё-таки фантомное зрение было неполноценным. И из-за этого – первый прокол, если так можно было выразиться.
Остаток дня прошёл без посетителей. Лейтенант Симонов задал пару вопросов и ушёл. Конкретно его интересовало, кто был за рулём, были ли мы под действием каких-нибудь психотропных или наркотических веществ и что мы делали около железнодорожного переезда?
Ночь – я даже не заметил, как она наступила – окружила больницу тишиной и мраком. Но мне было не важно. Сон не шёл ко мне. Наоборот, события минувшего дня и предыдущей ночи яркими красками заиграли в голове. Как я ни старался, я не мог вспомнить, когда появился поезд и что было дальше? Как мы вообще оказались там – на железной дороге? Обычно, шлагбаум загораживал дорогу, когда поезд совершал свой путь. Но в ту ночь… Я не помнил, чтобы он преградил путь машине и поезда мы не услышали. Мы не услышали стука железных колёс о рельсы, ни шума двигателей локомотива, в машине было шумно, но шумели мы сами. Проигрыватель был выключен. Медея и Виктор пытались достать друг друга, Макс пытался их успокоить, я… я смеялся, а Асами крикнула: «Поезд!»
Ответы Медеи были аналогичными. Она не пожелала уйти из моей палаты и ушла, точнее её укатили в инвалидной коляске следом за полицейским и обещали проводить в её палату на первом этаже на работающем лифте, который всё же был в больнице.
Мимо палаты проходили люди. В основном медперсонал, иногда поздние посетители. Я видел их даже сквозь стены. Это было удивительно. Пугающе, но удивительно.
