– Чтоб вещи вешать, женщина, – буркнул он, в сердцах загоняя шуруп и совсем не замечая, как с двери из-за этого сшелушивается краска.
– Что, например? – спросила она.
– Например, кухонные полотенца, – сказал он. – А ты думала? Лучше, считаешь, мне самому повеситься?
Лили сказала, что ему бы не грех проверить свои мозги у доктора.
Дорога заняла от силы минут десять: когда Стелла приехала на Хотон-стрит, часы «Ойстер бара» показывали четверть четвертого. Она выскочила из такси и в секунду оказалась у служебного входа. Если б она зазевалась, стала раздумывать, благодарить шофера, причесываться, ее, может быть, унесло бы совсем не туда и все бы пропало.
– Стелла Брэдшоу, – сказала она швейцару. – Режиссер меня ожидает. Мой дядя знаком с мисс Липман.
Вышло нескладно. Она всего-навсего хотела сказать, что у нее назначена встреча с Мередитом Поттером. Не успела она еще закрыть рот, как стройный человек в куртке с капюшоном, а за ним плотный в плаще и галошах обогнули поворот лестницы. Так бы они и скользнули за дверь, если б швейцар не окликнул:
– Мистер Поттер, сэр. К вам тут барышня.
– О! – вскрикнул Мередит. Он повернулся на пятках и замер, прижав правый кулак ко лбу. – А мы как раз вознамерились чай пить, – сказал он и нахмурился, будто его заставили ждать часами.
– Я пришла вовремя, – сказала Стелла. – Мне назначено на три пятнадцать.
Когда она узнала его поближе, поняла, что он хотел от нее улизнуть.
– Ну, тогда пойдемте. – Мередит прошел по коридору в мрачную комнату похожую на мебельный склад.
Человек в галошах был представлен Стелле как Бонни. Помреж. Непонятно, важная ли птица. Плащ был замызганный. Он бегло, сладко улыбнулся, пожал ей руку и вытер свою защитного цвета платком.
Несмотря на множество стульев и диван, стоявший под прямым углом к каминной решетке, сесть было негде. Стулья, друг на дружке, лезли к самому потолку, мужской велосипед, с погнутыми спицами, заляпанными серебрянкой, задрав колеса, валялся поперек дивана. Пахло странно: малярной краской, столярным клеем, сырой одеждой. Стелла приткнулась возле посудного шкафа, на стекле которого была выгравирована голая женщина. Я не должна бояться, думала Стелла, уж точно не голой груди.
Помреж уселся на решетку камина и углубился в созерцанье собственных галош, Мередит зажег сигарету, запустил потухшей спичкой в темный угол и закрыл глаза. Стелла поняла, что ее наружность их не впечатлила.
– Мисс Липман назначила мне прийти, – сказала Стелла. – Опыта у меня пока нет, но я получила золотую медаль лондонской Театральной академии. И еще я выступала по радио в детской передаче. Я часто ездила на поезде в Манчестер, и американские летчики, когда садились в Бертонвуде, выкручивали в вагонах лампочки. В результате я научилась разговаривать мужским голосом, как южные американцы или как жители Чикаго. Они звучат по-разному, знаете ли. Ирландский акцент у меня тоже хорошо выходит. Если бы у меня был кокос, я бы изобразила, как скачет лошадь.
– К сожалению, кокоса у меня при себе нет, – сказал Мередит и стряхнул пепел на пол. Прямо над ним косо висела на гвозде чья-то рогатая голова.
– На самом деле, – уточнила Стелла, – я только аттестат получила с золотыми буквами. Медали перестали выдавать из-за войны.
– Ах, война-война, – вставил Бонни.
– Преподавательница хотела, чтоб я показала отрывок из «Выбора Хобсона»
