Мария кивнула, и на ее лице мелькнула слабая, едва заметная улыбка, словно она, наконец, почувствовала себя в безопасности. Она глубоко вздохнула, словно набирая в легкие больше воздуха, и, отведя взгляд в сторону, начала свой рассказ.
– Знаешь, Лёш, – начала она, и в ее голосе прозвучали нотки грусти, словно она перебирала в памяти какие-то старые, забытые воспоминания, – я всегда чувствовала себя… невидимой. С самого детства. Как будто я была тенью, которая существует рядом с другими людьми, но никто ее по-настоящему не замечает. Я была как бы прозрачной, невидимой для чужих глаз, словно мое присутствие не имело никакого значения. В школе меня никогда не выбирали первой в команду, как будто меня и вовсе не существовало, мои работы всегда оставались где-то посередине, не вызывая ни восторга, ни критики, меня никогда не хвалили за успехи, но и не ругали за неудачи. Дома тоже было не лучше. Родители, – она печально усмехнулась, – всегда были слишком заняты своими собственными делами, они работали целыми днями, и у них, казалось, не оставалось времени на меня, на мои чувства, на мои проблемы. Я была предоставлена сама себе, я словно росла как дикое растение, и я научилась быть тихой, незаметной, чтобы не мешать никому, чтобы не отвлекать их от их важных дел. Я привыкла жить в тени, стараясь не высовываться, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.
Она сделала паузу, и ее взгляд снова опустился на свои руки, которые она все еще крепко обнимала вокруг коленей, словно пытаясь защититься от чего-то невидимого. Алексей внимательно слушал ее, впитывая каждое ее слово, каждое ее дыхание, каждое ее движение. Он никогда не слышал, чтобы она говорила об этом, и он вдруг почувствовал острую боль, словно ему в сердце вонзился осколок стекла. Ему хотелось обнять ее, утешить ее, сказать, что все это в прошлом, что теперь все будет по-другому, но он сдержался, понимая, что сейчас ей нужно просто выговориться, что ей нужно, чтобы ее услышали, чтобы ее боль была признана и разделена.
– Я всегда мечтала стать художницей, – продолжила Мария, и ее голос зазвучал с какой-то нежностью, словно она говорила о чем-то очень дорогом и сокровенном. – Я обожала рисовать, с самого раннего детства. Я рисовала все, что видела вокруг: деревья, цветы, дома, лица людей, все то, что окружало меня. Я могла часами сидеть за столом с карандашами и красками, создавая свои собственные миры на бумаге, наполняя их яркими красками и необычными образами. Это было единственное место, где я чувствовала себя по-настоящему свободной, где я могла выразить то, что не могла сказать словами, где я могла дать волю своему воображению. Но мои родители, – она горько усмехнулась, и в ее глазах промелькнула тень, – считали это глупостями, они думали, что это бессмысленное занятие, которое не принесет мне никакой пользы. Они говорили, что рисование – это не профессия, что нужно думать о будущем, о стабильности, нужно выбрать что-то серьезное, что-то, что принесет деньги. И я уступила. Я подчинилась их воле. Я поступила в университет на экономический факультет, хотя в глубине души всегда мечтала учиться на художника, хотя мое сердце всегда тянулось к искусству.
– И что было потом? – спросил Алексей, и его голос звучал тихо, с нескрываемым сочувствием. Он чувствовал, как ее боль становится его болью, как ее разочарование пронизывает его самого.
