Сергей опять умолк внезапно, на полуслове, то ли не зная, на что он имеет право, то ли не желая договаривать. Мне показалось, будто я понял, уловил недосказанное им, и я поспешил возразить:
– Извини, Сергей, я не согласен с тобой, нельзя воевать с целым народом…
– Никто так не ставит вопрос. У меня нет ненависти к чеченцам, и я думаю, многие наши жертвы из-за этого. Но почему с русскими можно делать все, что заблагорассудится, а с другими нельзя… Мы не научились по-настоящему ненавидеть своих врагов, а эту нечисть, что довела людей до такого состояния… необходимо вывести… Ладно, Василий, давай прекратим этот никчемный разговор… Только я уверен: если стреляют из-под юбки, жалости нет места…
– Сергей, ты же православный! – не унимался я. – Крестик, наверное, не из-за моды носишь. А в писании говорится «не убий». – Увидев, как он сжал кулаки, я осторожно обнял его за плечи. – Успокойся, Сергей. К тому же, говорят, что Бог един, будь то мусульманин, буддист или православный. Наш Создатель… Просто называют его по-разному. А убитые, как с той, так и с другой стороны, сейчас предстали перед Всевышним. Наверное, он разберется с каждым в отдельности и каждому воздаст по заслугам…
– Ну, спасибо, просветил. – Сергей кулаком хлопнул по сто-лу. – Не было тебя там, рядом со мной. А я-то все думал, в догадках терялся, что же мне не хватает? Оказывается, проповедей твоих гнилых.
Я примирительно улыбнулся:
– Извини, может, что-то сказал не так. – И спросил невпопад: – Расскажи про Степана, как он погиб?
– Там же, в тот день, когда дом брали. – Он устало посмотрел на меня и тихо сказал: – Василий, прости, не могу я сейчас об этом. Если захочешь, расскажу завтра… А сейчас пошли спать.
– Ну что ж, завтра так завтра. Спокойной ночи.
Он ушёл. Я разложил постель, разделся и юркнул под простыню. Едва закрыл глаза, передо мной, словно на киноэкране, возникли сцены из рассказа Сергея. Я вновь удивлялся увиденному – но уже во сне.
И в полусне мне было тревожно, неуютно. Привиделось, что крыша вагона бесшумно отделилась вместе со стенами и люди полетели в черную бездну звездного неба, беззвучно крича, размахивая руками, хватаясь друг за друга. Меня самого невидимая волна подхватила, как пушинку, но я в отчаянии уцепился за какую-то ручку и держался, держался из последних сил. Крик вдруг превратился в испуганный шепот, стал явью и вернул меня в вагон, в его желтый полумрак.
– Не надо… Я про-шу, не надо! Ой… ой, – сдавленный негромкий возглас, непонятная возня отогнали сон. Я прислушался.
– Тихо, дуреха, чего боишься? Побалуемся немного… тихо… ти-хо, – хриплый мужской голос напирал, задыхался от возбуждения.
– Ну-у, нет же… нет. Прошу вас, прошу, не надо… не надо… Ой, мама, пус… ти… ии…
Неведомая сила будто подбросила меня. Я сел на постели, надел очки и, шаркая тапочками, пошёл к первому купе, занятому проводниками. Здесь шла борьба.
Три парня в трусах разложили на нижней полке молодую женщину. Один лежал поперек её груди. Другой заломил ей руки за голову и не давал кричать, а третий стаскивал джинсовые шорты.
– Мужики, вы что? Вконец оскотинели? – сказал я и не узнал своего голоса.
– Ты-ы, ша, сука очкастая. Жить надоело? – снимавший шорты повернулся, оторопело уставился на меня. – А ну, греби отсюда, пока из вагона не выбросили… Только пикни, чмо, враз заколбасю.– Он неуловимым движением смахнул со стола, заставленного бутылками, большой складной нож и, блеснув лезвием, двинулся на меня. Двое тоже бросили женщину. Один зло зашипел: – Веня, не пускай его в вагон, в тамбуре мочить будем.
