Наша ребятня рвётся защищать Новороссию, а чё наше правительство не сформирует батальоны из украинцев, их, говорят, у нас в России больше миллиона, а? Сформировали бы, вооружили батальоны «Киевская Русь» и вперёд на защиту Украины от бандеро-натовских оккупантов. Ты зачем на меня так невнятно смотришь или я что-то не то говорю?
– То, то говоришь, пойдём, окунёмся, – Александр сбросил с себя мокрую простыню. – Или ты уже не в состоянии плавать? Тогда пойдём, погреемся.
– Нет, Сашок, я вот рюмашку коньячка на посошок хлопну и домой. А вообще, я тебе скажу, Россию погубят банкиры и торгаши. Попомни мои слова.
– Послушай ты, Нострадамус пьяный, ты пророчествуй да знай меру. Не дай Бог, твоя болтовня сбудется.
Гости остаться ночевать не захотели, вызвали такси и уехали.
Утром Александр, мучимый жаждой и естественными позывами, встал пораньше. Проболтавшись между туалетом, ванной и столовой, он решил посмотреть телевизионные новости. Но, поскольку вечеринка не пошла ему на пользу, он, поискав в холодильниках что-нибудь солёненькое, водрузил на стол банку
с солёными огурцами. Расслабившись в предвкушении утоления жажды, Александр налил в бокал рассол. Припав воспаленными губами к краю бокала, он в то же время всматривался в экран телевизора и вслушивался в слова диктора.
Репортаж шёл с переднего края боевых позиций Донецка. Камера давала крупный план ополченцев, затем шли картинки разбитой бандеровской техники, затем разбомбленные, горящие дома, города, плачущие женщины, дети. Александр так и не выпил из бокала, поставил его на стол. На душе стало невыносимо пакостно.
– Сейчас несколько слов скажет ополченец с позывным «Стелс», – на экране промелькнули вооруженные люди в балаклавах и ушли, словно в вечность. Остался один военный. Он сидел будто манекен, только что сошедший с обложки боевого журнала «Братишка». Лицо было спрятано под маской, только напряженные глаза внимательно всматривались в камеру. На коленях у него лежала снайперская винтовка. Он бережно сжимал её левой рукой, а правой нежно поглаживал цевьё. Всё в его амуниции было подогнано и к месту. Он поправил винтовку, заговорил чуть простуженным голосом:
– Я здесь уже два с половиной месяца. Воюю и стараюсь, чтобы фашистская нечисть не устанавливала свои бандеровские порядки на земле Новороссии, – этот родной голос, пусть чуть с хрипотцой, Александр бы узнал из тысячи голосов. Любимые глаза сына с лёгким прищуром, правый наклон головы при разговоре энергией радости ударили горячей волной в самое сердце. Александр вскочил с места и заорал, что есть силы:
– Ма-ать! Ма-ать! Иди сюда! Сюда! Кирюшу показывают! – рванулся к ней навстречу, но нога в шлёпанцах предательски поскользнулась на скользкой плитке, он потерял равновесие. В смятении ухватился рукой за скатерть, скатерть не удержала его, и Александр всей своей массой повалился на пол, таща за собою всё, что было на столе. Страшный грохот упавшего тела, звон разбитой посуды, скачущие огурцы перед глазами, истеричный крик жены:
– Са-ашка! Что с тобой! – ничто не смогло отвлечь Александра от экрана телевизора.
– Гэ-эк, – выдали от удара легкие. – Вот блин, мать, Киру нашего показывают.
– Са-ашка! Что с тобой? – жена подлетела к нему, упала на колени и подхватила руками его голову.
– Киру, Кирилла нашего по телевизору показывают, вон, вон, с винтовкой, – он лежал и показывал рукой на экран.
