– Хорошо бы око, что ли, какое неусыпное завесть, чтоб оно день и ночь за хозяйством-то да за порядком бдело, – не раз уж подумывал, Артур, – дабы, наконец, прихватизацию эту вредную и воровские повадки рыцарского звания недостойные на корню искоренить, а то ведь эдак-то и никакого добра сроду не напасешься!
И надоумился король Артур однажды, чтобы уж впредь всяких пропаж и воровства непременно избежать, завести в королевстве своем службу надзирательную, но и само собой непременно чтобы уж тайную. Ну, а поскольку служба мыслилась, как сугубо тайная, то и говорить о ней, понятно, что никому бы и не следовало, а то какая ж это будет тайная, ежели вдруг станет кому-то известная?
Да и кому бы уж этакое-то важное дело и доверить можно было? Кроме себя никому ведь и доверять-то особенно нельзя, хотя и себе-то тоже не всегда. Потому и не шло покуда дело далее обычных пустых размышлений.
Опять же ежели сведают вдруг рыцари про этакий-то надзор, то ведь и разобидятся совсем. Пожалуй, что и гневиться начнут: засвистят, зашумят да ножками в сапожках кованых затопают.
«Спасибо, мол, вашим величествам за такое доброе о нас мненьице, – поди непременно скажут. – Мы мужи от природы лыцарские, благородные и на пакости да дела воровские отродясь не способные, а поелику нечего за нами и наблюдати!
И ежли чего может и берем, то стало быть за службу свою верную или нужду в том некую имеючи. А коли уж нам тут и совсем доверия не стало, то плевали мы на Камелот со столом твоим круглым и с тобою вместе! И пойдем-ка мы лучше другим князьям-королям служить. У них-то столы пожалуй еще и покруглей найдутся».
А подобного-то исхода королю Артуру, отнюдь не желалось: без воинского-то смелого народа и всякому королевству ведь погибель прямая. Явятся вдруг хазарцы, сарацинцы или иные какие вороги да и корону с тебя вместе с головой и снимут!
Крутилось и вертелось в мозгах королевских преизрядно всяких мыслей и затей, но хорошо, однако, натурой это так разумно устроено, что как и что там у нас внутри шевелится ни постороннему оку не видать, ни уху не слыхать. Иначе и драка бы в мире сроду не прекращалась, хотя она, по правде сказать, и без того уж не больно-то отдыхает.
Долго бы, наверно, еще раздумывал Артур, как бы ему замысел свой в разумное претворение привесть, когда б однажды не забрел в Камелот шаман некий, не то китайский, не то монгольский, кто ж их басурманов-то косолапых разберет.
Ехал он из краев дальних заморских в еще и дальнейшие и повидал, понятно, на веку своем превеликое множество всяких разнообразностей и оттого такой преизрядной мудростью поначинился, что она у него уже изо всех боков словно трава весной из земли вылезала. Даже и из носу у него чего-то такое мудрое порой высовывалось.
И стал король Артур у сего мудреца заморского, конечно, всякое про всякое вызнавать да выспрашивать: про то, да про сё, про вещи явные и не явные, а то и вовсе уж про скрытые и потаенные. Про таинства святые, да силы небесные, земные и подземные и что, где и как начинается и чем все однажды кончается.
О чем же кроме прочего там беседа велась, то дело, однако, не явственное да и вообще темное и даже, пожалуй, сакральное. У шаманов ведь известно язык-то таинственный, скажет вроде одно, а слышится-то нечто совсем ино, а на поверку так и вовсе третье оказывается, вот и понимай уж тут – как хошь.
