Граждане неба. Рассказы о монахах и монастырях - страница 14

Святогорский монастырь был их общим прибежищем и как боевая твердыня, и как родной дом, где они были накормлены, напоены и одарены незаменимым душевным утешением.

Святогорская Лавра, река Северский Донец. Фото Vizu.

Эта обитель играла в истории степной Руси почти ту же роль, какую Сергиево-Троицкая Лавра или Соловецкий монастырь играли в истории Северной Руси.

Святогорская Успенская Лавра. Фото Sgiaz.

И нельзя не изумляться поразительному убожеству русского исторического чувства у тех наших деятелей, которые без колебания и раздумья, с легким сердцем решились на упразднение этой древней твердыни русской народности, забыв родные летописи… Эти современники и питомцы французских энциклопедистов готовы были обратить в парк избалованного князя, в какой-нибудь «Монплезир» во вкусе модной тогда госпожи Помпадур, пустынные леса и утесы, еще полные памяти суровых монашеских подвигов и кровавых сеч наших доблестных предков с басурманами.

Но сердце народа, с влеченьями которого так мало церемонились в тот век благонамереннейшей и либеральнейшей философии, отстояло с обычным мужицким упорством любимую историческую святыню и не дало погаснуть преданиям и обычаям иноческой жизни в старинном гнезде православия. Толпы богомольцев не переставали тянуться через окрестные леса из ближних и дальних мест поклониться чудотворному образу, побродить по пещерам древних святых трудников и получить благословение от какого-нибудь неведомого отшельника.

Вот как архимандрит рассказывал об этом Андрею Николаевичу Муравьеву, водя его по обрывам меловых скал: «Тут обитал даже при нас тайный отшельник, и мы около полугода о том не знали, удивлялись только, что устье этой пещеры было черно и видали иногда как бы струю дыма, из него исходившую; однажды подстерегли человека, который вдруг скрылся с этой площадки, на которой мы стоим… Я сам пришел сюда и стал умолять неведомого раба Божия выйти из его вертепа[7], дабы не навлечь неприятности на только что зарождавшийся монастырь, если в нем будут скрываться неизвестные люди. Долго не было отзыва на мои увещания, так что я принужден был прибегнуть к угрозам, уверяя, что, несмотря на опасность, найду средство подмоститься к его скале. К общему изумлению, внезапно явился из устья пещеры сухой, изможденный человек еще не преклонных лет, в одной сорочице. Легко перепрыгнул он через пропасть из своей пещеры на острие противолежащего утеса, взлез на наш выступ и, молча поклонившись нам, удалился. Мы не любопытствовали спросить: «Ты кто?» Да он бы и не дал нам ответа. И с тех пор, вот уже шесть лет, никто его не видал!»

Закончим и мы свой очерк этим характерным рассказом, который убеждает лучше всяких рассуждений, что древние русские святыни черпали свою нравственную силу, свое историческое значение не в правительственных распоряжениях и не в средствах казны, а в глубинах духа народного, в том неистребимом религиозном чувстве, которое гнало в дремучие леса добровольных подвижников, которое помогало их одиноким силам истачивать пещерами и переходами каменные утробы скалы и одушевляло их на многолетние тяжкие подвиги отшельничества.