Я: «Чин офицера был мне лестен. Но ничем другим, как только тем, чтобы иметь счастье приобщиться к числу защитников своего Отечества. А в нынешнее время, как мне представляется, свет уже утомился от военных подвигов и славы героев, приобретаемой не за благородное дело помощи страждущему человечеству, но для его угнетения… Нынче наступил век гражданского мужества, я чувствую, что мое призвание выше, – я буду лить кровь свою, но за свободу Отечества, за счастье соотрочей, для исторжения из рук самовластия железного скипетра, для приобретения прав угнетенному народу русскому. Справедливость должна быть основанием и действий, и самих желаний наших».
Михаил Бестужев: «И Ваши стихи – отражение жизненной позиции, которой Вы придерживаетесь».
Я: «Разумеется. Возможность быть одним в поэзии и другим в жизни воспринимается мной как двойственность. Такая возможность бросает тень на характер в целом. Это недопустимо. Нужно везде и всегда быть верным и равным самому себе. Я категорически исключаю уклончивость, игру оценками, способность попадать в тон».
Михаил Бестужев: «Вы счастливый человек, Кондратий Федорович: Вам, как поэту, выпала честь – публично называть вещи своими именами, избегая условностей светских формулировок».
Я: «В таком назывании видится мне освобождение человека и начало преобразования общества. Отрадно, что мои стихи печатать начали».
Михаил Бестужев: «Жаль, любовной лирики у Вас нет совсем».
Искренне недоумеваю по поводу такого рода сожалений: «Мишель, я убежден, художник должен отрешиться от тем узких и личных. Лишь то, что способствует счастью Отечества, может стать предметом вдохновения поэта. Моя идея – пробудить в душах своих соотечественников чувствования любви к Родине, зажечь в них желание свободы».
В кабинет заглядывает Рылеева Анастасия Матвеевна: «Коня, завтрак стынет!».
Я открещиваюсь от завтрака: «Матушка, у нас разговор с Мишелем».
Анастасия Матвеевна: «Михаилу Александровичу надо сил набираться. А без еды откуда силы возьмутся?».
Михаил Бестужев: «Дражайшая Анастасия Матвеевна, мы чуть позже с Кондратием Федоровичем позавтракаем».
Я соглашаюсь с другом: «И отобедаем заодно».
Анастасия Матвеевна: «Тогда я пошлю к вам Ефима. Велю ему чаю вам подать».
Я: «Ефима зовите, матушка! Пусть несет нам квасу с хлебом да капустки квашеной». (Анастасия Матвеевна уходит.)
Михаил Бестужев: «Кондратий Федорович, вам бы попробовать пьесы сочинять. Дело стоящее».
Я возражаю: «В пьесе ВСЮ жизнь человека не перескажешь».
Михаил Бестужев (смеется): «А в стихах?».
Я замираю в состоянии торжества (сейчас докажу, что поэзия – это целая вселенная): «Стихи – картина души поэта. Глядя на нее, многое открывается».
Мишель в тот момент со мной не согласился, но ты, родная, знаю, не можешь не разделить мою точку зрения: поэзия – значительная часть твоей натуры. И, хотя наши стихи отличаются (твои – радуга, мои – гроза; «Не лира мне дана,… а острый меч»), в союзе Близнецовых Пламен это не играет существенной роли. Признаюсь, затрепетал, когда увидел строки, записанные твоей рукой:
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
