«Перекушу в «Голубых Куполах»> [37] решил Борис, паркуясь на служебной стоянке около тыльной стороны ЦУМа.
На ЦУМовской стоянке оставляли свои и служебные машины работники ЦУМа, а посторонние просто не рисковали парковать свои машины.
Борис, по работе, часто бывал в огромном магазине и всегда оставлял машину на этой стоянке, зная, что ее там никто не тронет.
Закрыв машину, Борис пересек улицу Ленина, прошел бульвар и сев на летней веранде, заказал плов и чай.
«Странное дело! Рядом Госпитальный и Туркменский рынки> [38] стоят. Госпитальный рынок живет и благоденствует, а Туркменский помер! А ведь сотни лет работал! Если не тысячи! Почему?» – размышлял Борис, не торопясь, отпивая из пиалы зеленый чай.
– Ты помнишь старый Туркменский рынок, бола> [39]? – спросил невысокий, седой аксакал> [40], останавливаясь рядом со столом.
– Утырин, ата> [41]! – предложил Борис, вскакивая с места. Уважение к старшим Борис впитал с молоком матери. Да и в Узбекистане за хамство по отношению к старикам, можно очень легко получить по физиономии. И даже если милиция такое увидит, то наверняка отвернется, сделав вид, что ничего не видит, а то и сама накостыляет по шее.
– Спасибо, сынок! – на прекрасном русском языке, ответил аксакал, присаживаясь напротив.
Борис с интересом смотрел на старика, в котором было что-то знакомое, подняв вверх правую руку.
Подскочил официант, которого Борис, негромко попросил:
– Чайник чая и пиалу!
– Сейчас принесу! – пообещал официант и умчался.
Буквально через минуту прибежал другой официант и принес на подносе поллитровый чайник с синими хлопковыми коробочками, пиалу с желтым сахаром и чистую пиалу, прямо со сверкающими коробочками хлопка, обрамленные золотым контуром.
Внимательно посмотрев на левую сторону пиджака аксакала, Борис заметил две дырочки.
И в голове Бориса сразу что-то щелкнуло.
Перед ним сидел аксакал из утреннего эпизода с Москвичом на дороге.
Вернее не из эпизода, а из старенького Москвича.
Сделав каменную физиономию, которая так хорошо действовала на тупых студентов, которых последнее время развелось огромное количество, Борис с интересом посмотрел на своего неожиданного собеседника и неожиданно для себя ответил на первый вопрос аксакала:
– Мне Туркменский рынок нравился больше чем Госпитальный. Особенно до землетрясения.
Он был меньше Госпитального, но какой-то более человечный.
– Согласен с вами! Переехал базар на другое место и помер! Вроде и прилавки новые поставили и продавцы те же, а прибыли нет! Вот цены и пошли вверх, а покупатели на Госпитальный перекинулись, а кто и на Алайский, благо тот на старом месте остался! – разглагольствовал аксакал, отпивая мелкими глотками чай.
Борису в это время принесли плов, который он с аппетитом ел, внимательно слушая разглагольствующего аксакала, который неожиданно спросил:
– Ты, где до землетрясения жил?
– На Кашгарке> [42], – ответил Борис, отодвигая от себя пустую косу.
– Где именно? – последовал быстрый вопрос аксакала.
– Около Пожарки, – неопределенно ответил Борис, отвлекаясь в разговоре от тяжелых дум сегодняшних, совсем не ординарных событий для обычного кандидата наук.
«Не каждый день же тебя вызывают в КГБ! И слава Богу! Избавь меня Всевышний, от подобных посещений!» – взмолился про себя Борис, на секунду выпадая из кафе.
– Ты меня не слушаешь! – ворвался в тяжелые мысли, высокий голос аксакала.
– Я совсем молодой был во время землетрясения! Учился в девятом классе и меня больше всего в тот момент, интересовало состояние нашей школы!
