Грехи дома Борджа - страница 26

В зал вошли еще слуги, все в двухцветной ливрее Чезаре, с его именем, вышитым на спине. Они принесли широкие плоские блюда с жареными каштанами и разбросали по полу, как крестьяне, сеющие зерно. Опустившись на четвереньки, куртизанки принялись охотиться за каштанами, ползая среди светильников, освещавших то ягодицы, то бедра, то отвисшие животы. Некоторые просто брали орехи пригоршнями и засовывали в рот, другие подхватывали их похотливыми языками. А третьи, устанавливая орехи на краю столов, умудрялись зажать их женскими органами, после чего садились на корточки перед юношами из окружения Чезаре и приглашали их угощаться. Те не отказывались, действовали руками или ртом, кто как хотел, чем вызывали восторженные аплодисменты Чезаре и его отца.

Музыканты невозмутимо продолжали играть, однако зрителей охватила напряженная неподвижность. Мужчины и женщины наблюдали, тщательно скрывая свое возбуждение, как люди Чезаре, наевшись досыта каштанов, начали совокупляться с куртизанками на полу, при этом Святой Отец подбадривал их и давал советы, вроде того, как это делают по праздникам хозяева кулачных бойцов, стоя на краю площадки. Зрители начали ерзать, пряча руки в складках одежды, разговоры стихли до шелеста, послышались тихие стоны, временами мычание, и острый мускусный запах смешался с запахом застарелого пота, камфары и экзотическими ароматами свечей. Я сидела в ужасе, как зачарованная, и думала, что я, наверное, единственная в этом зале, кто держит руки у себя на коленях.

Я посмотрела на Анджелу: раскрыв рот, с томным взглядом, она поглаживала промежность Ипполито, а он, в свою очередь, запустил пальцы в ложбинку между ее грудей. Я осторожно перевела взгляд в сторону донны Лукреции, опасаясь того, что могу увидеть, и все же надеясь, что она будет слишком занята и не заметит, как я потихоньку отсюда исчезну. Донна Лукреция сидела выпрямившись, подвернув ноги, и со стороны казалось, будто ее зашнуровали слишком туго и она не может дышать. Рядом с ней Чезаре и его любовница слились в долгом поцелуе. Донна Лукреция словно почувствовала мой взгляд и повернула голову. Я прочла в ее глазах такое глубокое несчастье, что оно отпечаталось навсегда в моей памяти, хотя пройдет еще много времени, прежде чем я пойму его причину.

Чезаре высвободился из объятий Фьямметты и подал знак музыкантам, чтобы те прекратили играть. Пары начали распадаться, молодые люди стыдливо поправляли на себе одежду, краснея, словно семейный священник их застиг с горничной. Куртизанки одевались не спеша, зашнуровывали друг друга, поправляли прически, обмениваясь шутками и тихо посмеиваясь. Я представила, что именно так они себя ведут, когда мужчины уходят и они могут расслабиться. В общем-то они не слишком отличались от нас с Анджелой, когда мы, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться, лежали либо в ее кровати, либо в моей, и сплетничали о придворных дамах, их нарядах, кавалерах, светских манерах или их отсутствии.

В дверь постучали, в зал бочком вошел мастер Бурчард, папский церемониймейстер, и сказал что-то Чезаре. Скромно одетый, с окладистой седой бородой, он напомнил мне отца. Хотя мы не одевались по иудейским правилам из-за того, что отец имел дела с Ватиканом, его одежда всегда отличалась скромностью – длинные темные одеяния, разве что отороченные беличьим мехом зимой. Меня охватили мрачные мысли, злоба на себя за то, что уступила уговорам отца и вот теперь жажду перехватить взгляд черных глаз Чезаре больше, чем обрести чистую душу или ясное сознание. Меня разозлили также и амбиции отца, бросившего нас с матерью ради того, чтобы сколотить состояние в Риме. Во всем, что теперь происходило, только его вина.