Мы выдерживаем пару секунд приличия и обмениваемся понимающими кивками – нам обоим понятно, что никакого другого раза не будет.
21. Глава двадцатая
Глава двадцатая
«Родители ненавидят, когда дети начинают жить своей жизнью. Это значит, что мы становимся просто зрителями»
© «10 причин моей ненависти»
После развода родителей отец переехал жить в свою холостяцкую квартиру, все оставив маме. Ей не на что было жаловаться. Потому что кроме трёшки с элитным ремонтом и представительского автомобиля ей остался еще и загородный дом, и счет в банке, на проценты с которого можно безбедно жить.
В общем, хоть моего отца нельзя назвать миллионером, он поступил именно так – ушел и отдал все, что было, лишь бы не встревать в скандалы.
А мама…
Я вздыхаю, мысленно еще раз напоминаю себе, что врачи предупреждали обо всех возможных последствиях инсульта, и такое ее поведение тоже к ним относится. И, в конце концов, родителей не выбирают. Было бы странно, если бы в ваше тяжелое время, имея идеального отца, не приходилось бы жаловаться на мать с «причудами».
Она нарочно тянет – не спешит открывать, когда звоню в дверь, хоть прекрасно знает, что у меня есть ключи и я, если она не поторопится, могу открыть дверь сама. Но это тоже такая провокация – заставить меня нервничать, выбить из колеи, чтобы вызвать чувство вины.
А я, хоть и знаю все ее уловки на память, все равно поджимаю губы, пододвигая ухо к двери в надежде услышать шаги.
Мать открывать через минуту – нарочно громко шаркает, как будто тащит непосильную ношу, а когда открывает, едва ли смотрит на меня.
Предлагает зайти и, едва я переступаю порог, начинает подробно пересказывать разговор с одной своей подругой.
— У Валюши скоро второй будет, - говорит так ласково, что в глубине души меня коробит от одной мысли, что вот так она говорит о дочери своей подруги, а я всегда – «Мария». Или «Мария Александровна» если провинилась. Машей мать меня не называла даже в детстве, даже когда целовала в макушку на день рождения. – Тома говорит, что девочка. А ты до сих пор ерундой занимаешься, совсем о жизни не думаешь!
К этому выпаду я тоже вроде бы готовлюсь, но все равно больно, как будто вытолкали голой в толпу людей, и все тычут пальцами. Умом понимаю, что нельзя реагировать, что это просто… обида за какие-то ее мечты, которые я отказываюсь реализовать, а болит всегда как в первый раз.
— Передай тете Тамаре мои поздравления, - говорю миролюбиво и выкладываю на стол пакет с медикаментами. – Ма, принеси свою аптечку, я все разложу.
Она вздыхает, ворчит, что прекрасно себя чувствует, а вся эта химия – отрава и выкачка денег, но все равно уходит в комнату.
С тоской осматриваю пустой стол – ни печенья, ни хотя бы чашек. И чайник – холодный, в нем даже воды нет. Рука дрожит, когда возвращаю его обратно на нагревательный диск и быстро, пока мать не вернулась, раскладываю продукты в холодильник и ящики.
Когда она возвращается и протягивает мне аптечку, быстро проверяю все кейсы, куда специально раскладываю таблетки по дням, чтобы она не забывала их принимать.
Естественно, она безбожно нарушает режим – половина пилюль лежит в своих ячейках.
— Мам, ты обещала придерживаться рекомендаций Виктора Степановича, - стараясь говорить спокойно и дружелюбно, напоминаю я. – И снова нарочно не слушаешься. И куришь.
— Я сигарету в последний раз видела… - начинает заводиться она, но замолкает, когда достаю из нижнего выдвижного ящика спрятанные под перевернутой кастрюлей пепельницу и почти законченную пачку сигарет.
