Краузе изложил ему ситуацию:
– В любую минуту вы можете увидеть ее на радаре.
– Да, сэр.
«Килинг» вибрировал, несясь вперед на всех парах. Он кренился и вздрагивал, рассекая носом волну. Однако волны накатывали достаточно регулярно и еще не достигли той формы, при которой мешали бы кораблю сохранять нынешнюю высокую скорость. В восемнадцати милях впереди или ближе находилась всплывшая немецкая подлодка, радарная антенна могла засечь ее в любой момент, все боевые посты отчитались о готовности. Люди, которых оторвали от личных дел, даже те, кому пришлось бросить обычную работу по кораблю и бежать на посты, не знали, из-за чего тревога. В машинном отделении сейчас наверняка гадают, почему приказано дать самый полный ход. Расчеты у пушек и стеллажей с глубинными бомбами надо предупредить, чтобы были готовы действовать в любой момент. Секунду-две на это потратить можно. Краузе шагнул к устройству громкой связи. Дежуривший там боцманмат при виде капитана положил руку на переключатель. Краузе кивнул. По всему кораблю разнеслись слова:
– Всем внимание, говорит капитан.
Он говорил ровным голосом; по этому бесцветному голосу никто бы не догадался, что внутри него бурлит волнение, которое прорвалось бы наружу, позволь себе Краузе хоть на миг ослабить всегдашний самоконтроль.
– Мы преследуем немецкую подлодку. Каждый должен быть готов к немедленным действиям.
Чувство было такое, словно весь корабль пробила дрожь возбуждения. Когда Краузе повернулся, все глаза в тесной рубке были устремлены на него. Воздух как будто наэлектризовался суровой яростью. Они на всех парах неслись убивать, а может быть – навстречу собственной смерти, хотя большинство в рубке не думало ни о том ни о другом – только что впереди у «Килинга» бой, что они либо потопят немецкую подлодку, либо нет.
Что-то назойливо лезло Краузе в глаза. Ах да, полушубок. Молодой рассыльный принес его из каюты и теперь протягивал капитану. Краузе потянулся к полушубку.
– Капитан!
Краузе метнулся к переговорной трубе.
– Цель на пеленге ноль-девять-два. Дистанция пятнадцать миль.
Голос Чарли Коула был непритворно спокойным. Он произносил слова с неторопливой тщательностью заботливого родителя, говорящего с возбудимым ребенком, хотя вовсе не считал, что Краузе – возбудимый ребенок.
– Право помалу. Курс ноль-девять-два, – сказал Краузе.
У штурвала теперь стоял рулевой первого класса Макалистер, тощий низкорослый техасец; Краузе был его дивизионным офицером еще в старые дни на «Гембле». Макалистер давно стал бы старшиной, если бы не пара нехороших случаев в Сан-Педро в начале тридцатых. По тому, как сухо Макалистер отрепетовал приказ, никто бы не угадал, что во хмелю его неудержимо тянет в драку.
– На румбе ноль-девять-два, – сообщил Макалистер, не сводя глаз с репитера.
– Очень хорошо.
Краузе вновь повернулся к переговорной трубе:
– Что можете сказать о цели?
– Прямо по курсу, сэр. Видно не очень четко.
Эти радары «Сладкий Чарли»[12] были очень плохи. Краузе слышал про новый радар, «Сладкого Джорджа», и, хотя никогда его не видел, страстно мечтал о таком для «Килинга».
– Маленькая, – продолжал Чарли Коул. – Низкая.
Немецкая подлодка, вне всяких сомнений. И «Килинг» несется к ней со скоростью двадцать два узла. Мы заключили союз со смертью и с преисподнею сделали договор[13]. Радист комконвоя очень большой молодец, если так точно оценил расстояние по силе сигнала.
