– Мне нужен лётчик и техник.
– Но… зачем платить так дорого? Я не уникален в своей профессии.
Эйзен оторвался от изучения исцарапанного линолеума и снова посмотрел Джафару в глаза. Правый глаз у того был нормальный, карий, а левый, воспалённый, словно кто-то неравномерно осветлил. Видно это было лишь при определенном освещении.
– Вы не уверены в своей цене? – спросил Эйзен.
– Я не знаю, что мне потребуется, когда я отсюда выйду. И каким я стану. В тюрьме легче, тут ты занят выживанием. А вот покинув ее… не уверен, захочу ли я вообще жить. Иногда воля и комфорт становятся тяжелым испытанием, – Джафар улыбнулся.
– Всё-таки, Джафар, я вас отсюда заберу, – кивнул Эйзен, словно соглашаясь с некими своими мыслями. – Что бы вам ни понадобилось – у меня это есть. Чем занять – найду. У нас там тоже… много старой техники. Но снабжение не в пример лучше. И люди.
Джафар прикрыл глаза и медленно кивнул. Видно было, что разговор утомил его, и он рад его окончанию.
*
Это было в самом начале лета, а шестого сентября Саша Эстерхази привез оправданного Джафара прямо домой к Эйзену Раунбергеру.
В сочетании гости выглядели странно: толстый веселый сибарит и все ещё сильно худой вчерашний узник, слабо реагирующий на внешние раздражители.
– Слушай, я тороплюсь, – выдохнул Саша. – Вот тебе Яшка, его все ещё надо откормить и отдохнуть. Этот процесс нас изрядно потрепал.
– Я видел, – вздохнул Эйзен. Из любопытства он посетил пару заседаний и до сих пор испытывал отвращение к собственным воспоминаниям. Правда, в целом не жалел. В некий момент, когда стало совсем уж мерзко, Джафар, казавшийся всего лишь апатичной, полумёртвой декорацией к происходящему, отыскал его взглядом; взгляд был больным, недоверчивым и странным: так смотрят не на человека, а на фатум. Но Эйзену привиделась в нем надежда; а внушать людям надежду он любил. В эти моменты ему чудилось, что он испытывает ее сам.
В молодости, ещё работая бескорыстным учёным, Эйзен мечтал осчастливить и спасти все человечество, пока не убедился, что оное желает совсем другого. Спасённым человечество, как оказалось, быть не хочет и счастливым тоже. Не ты первый ошибаешься в людях, сказал ему тогда Саша. Узник же, несмотря на общую измотанность, оказался редким образцом человека сознательного и спасённым стать не отказался.
*
– Здесь у меня джакузи, – Эйзен кивнул на огромную мраморную купель с форсунками. – Нужный объем воды на нашу высоту подается примерно полдня. По завершении мы включаем подогрев, потом питание для насосов, потом уже наливаем воду.
И проделал все означенное.
– Минут двадцать она греется и льется сюда. Все, что нужно, находится на полках… Джафар?
Джафар замер в одной позе, разглядывая бортик ванны. От звука своего имени он вздрогнул.
– Да… спасибо, господин Раунбергер…
– Потом приходите к ужину. Вам, как я понимаю, только лёгкую пищу?
– И соки можно… Эйзен…
– А?
– Раз уж я тут… в качестве… сомнительной ценности домашнего питомца… можно просто «Яша» и на «ты».
– А меня тогда «Лёша», – улыбнулся Эйзен. – И прошу тебя, не надо нивелировать собственную ценность и свободу. Моя финансовая состоятельность вовсе не равнозначна моему властолюбию.
– В зале суда ты держался иначе, – заметил Джафар, смерив его взглядом.
– В зале суда, равно как и с деловыми партнерами я изображаю избалованного ублюдка, – объяснил Эйзен, похлопав Джафара по костлявому плечу. – В целях собственной безопасности.
