Грим - страница 6

– Как понять, что вы не на своем месте, Теодора?

Голос Сюзанны звучал глухо, примирительно.

– Мы поговорим об этом на следующем сеансе. А до тех пор я предлагаю вам сформулировать свой вариант ответа.

– Вряд ли следующий сеанс состоится. Извините меня, фрекен Холл. Кажется, пока они мне больше не нужны.

Сюзанна поднялась и вдруг показалась Теодоре выше обычного. Пестрый кардиган уже не висел на ней, как на вешалке. Она стояла в нем посреди комнаты так, словно на плечах у нее был военный мундир.

– Вы уверены, Сюзанна? Если я чем-то обидела вас…

– Нет, что вы, – поспешила успокоить Сюзанна. – Я… позвоню вам, если передумаю.

Она подхватила вещи с подоконника и направилась к двери, откидывая с лица непослушные волосы. Теодора тоже поднялась и теперь смотрела в спину уходящей девушке со смешанным чувством. Сюзанна остановилась у порога и обернулась:

– Спасибо за все, фрекен Холл. Вы хороший специалист. Лучший, что у меня был. Но не отдавайте себя им… Никогда. Вы для этого слишком хороши.

Не дождавшись ответа, Сюзанна покинула кабинет, неслышно ступая по ковру, плотно прикрыла дверь. Теодора застыла на том самом месте, где провожала девушку глазами. Она жадно хваталась за слова Сюзанны, но с каждой секундой их все громче и настойчивее перекрикивали голоса родителей. Особенно отца. Нет, она должна быть хорошей девочкой. Должна помогать, сострадать, слушать, отдавать. Должна, должна!

Но кому?..

Теодора подошла к широкому оконному проему и опустилась на подоконник. Ее охватили тоскливое одиночество и немая беспомощность, каких она не чувствовала давно. Сумерки обвели город темным контуром, который стал четче виден на фоне разбухших снежных туч. Сыпались первые хлопья. Подступающая темнота пробралась и в глаза, провожающие длинную вереницу машин внизу. Теодора приложила ладонь к стеклу, потом убрала ее и наблюдала за тем, как тает призрачный отпечаток. Терзаемая противоречиями, она твердила себе, что должна сделать выбор. Как можно разобраться в мыслях других, если не способна навести порядок в собственных? Она попыталась представить два четких варианта будущего, разделить возможные решения на черное и белое. И вдруг увидела разделение не на два контрастных цвета, но на двух диаметрально противоположных людей, смотревших на нее с немым вопросом в строгих глазах. Она оказалась между ними. Настало время выбора.

Глядя то на лицо отца, то на лицо Романа, Теодора почувствовала, как вспотели ладони. Ее всегда влекло ко второму. И сидя там, на подоконнике в своем кабинете, она призналась себе не в том, что выбрала черное или белое, но в трусости. Да и как могла она выбрать, если все суждения, мысли и мораль, внушаемые ей с малолетства, развили в ней дальтонизм?

Четверть часа спустя Теодора уже мчалась по шоссе, ругая себя за несобранность и невнимательность, когда вслед неслись возмущенные гудки клаксонов. Она действовала точно с завязанными глазами, но нога упрямо вдавливала педаль газа в пол. Город начал исчезать в темноте позади, прячась за холмом, как если бы уходил под воду. Теодора прибавила скорости.

Когда она выбралась из машины, ступив на мягкую пружинистую землю, медного цвета луна только начала подниматься над далекими шпилями, невидимыми отсюда. Ей пришлось покопаться в поисках фонарика. Старая церковь стояла у подножия холма неосвещенная – сгусток тьмы с проржавевшей крышей, терзаемой всеми ветрами. Ее так и не решились снести. Казалось, к ней вообще никто не осмеливался приближаться, не говоря о том, чтобы ступить под непрочный неф. Это место категорично заклеймили злым, нечистым, хотя когда-то считали святым.