– Пора вставать, любимый.
Виргилий Джонс поднялся с циновки. Сняв с колышка на стене свой старый заплечный мешок, он принялся методично укладывать в него сушеные фрукты и свежие овощи.
– Зачем тебе мешок, дорогой, ты собираешься взять его с собой на пляж? – спросила Долорес. Виргилий Джонс ничего не ответил.
– Мне нужен твой ремень, дорогой, – сказала тогда миссис О'Тулл медовым голоском. Виргилий Джонс молча начал одеваться: черный костюм, котелок.
– Долорес, я не смогу дать тебе сегодня ремень.
– Вот как? – округлив губы, вздохнула она. – Ну что ж, обойдусь.
Миссис О'Тулл взвалила кресло-качалку на горбатую спину.
– Ну же, дорогой, – ласково позвала она. – Пора.
– Я не смогу пойти с тобой, – ответил Виргилий.
– Хорошо, дорогой, – отозвалась она. – Я пойду вперед, а ты догоняй, как всегда. Увидимся внизу.
– До свидания, Долорес, – попрощался он.
Прихрамывая, Долорес заковыляла к тропинке, ведущей вниз, на берег.
Взлетающий Орел дожидался мистера Джонса у колодца. Он по-индейски повязал голову платком и сзади воткнул за повязку перо.
– Сегодня у меня важный день, и поэтому я должен облачиться согласно обычаю предков, – пошутил он.
Виргилий Джонс даже не улыбнулся.
– Пошли, – сказал он.
Пустое кресло-качалка стояло на берегу, повернутое спинкой к морю. Рядом с качалкой на серебристо-сером песке сидела Долорес О'Тулл и пела свои печальные любовные песни.
– О, Виргилий, – говорила она. – Я так счастлива.
Где-то на поросшем лесом склоне горы Каф, неслышный и невидимый, лежал, наблюдая за толстым неуклюжим человечком в котелке и его высоким стройным спутником с заткнутым за головной платок пером, и дожидался их прибытия горф.
Планета горфов, известная также под именем Тера, обращалась вокруг звезды Нус в галактике Йави Клим, в свою очередь расположенной в плоскости вселенной, обжитой горфами. Эту плоскость вселенной иногда называли Эндимионом Горфов.
Одержимость горфов в составлении анаграмм не знала границ: от забав с перестановкой букв в названиях до Священной Игры Всеобщего Порядка. Возможности Священной Игры простирались много дальше составления словесных головоломок; могучие мыслительные способности горфов позволяли им делать анаграммы не только из предметов окружающего мира, но и из самих себя – последнее считалось довольно сложным ввиду особой гротескности телесной оболочки горфов. Правила Игры назывались Анаграмматика; получить звание Магистра Анаграмматики было величайшей мечтой всех живых горфов.
Понятие «живой» вообще-то было применимо к горфам с большой натяжкой, поскольку горфы не походили ни на одну из известных нам форм жизни. Для поддержания своего существования горфам не требовались ни вода, ни пища, ни атмосфера. Все сведения о внешнем мире горфы черпали при помощи единственного, но очень мощного органа чувств, одновременно служащего для зрения, осязания, вкуса, восприятия звуковых волн, температуры и многого другого; их огромные, бесполезные и необыкновенно плотные тела окружала аура особого свечения.
Дадим теперь их словесный портрет: типичный горф похож на большую лягушку, с одним коренным отличием. Тело горфа целиком состоит из камня.
История происхождения горфов покрыта мраком. Виной их уродства могло быть излучение неведомой природы, опалившее когда-то бесплодную Теру и наделившее обыкновенные камни разумом удивительной силы вместе – по невероятной скорбной иронии – со способностью жить практически вечно в полной изоляции от остального разумного мира. Ибо такова была трагедия горфов: ни на Тере, ни на других планетах их эндимиона не было живых существ иных видов. Ни животных, ни растений. Не было даже ветра, который мог бы овевать каменные тела горфов.
