Разговоры, и в нашей камере, и в камере соседей, мгновенно смолкли. Кем бы ни был этот человек — его появления ждали.
Он был одет в строгий деловой костюм, подмышкой держал кожаную папку. Небрежно завязанный галстук, туфли из тонкой кожи, предназначенные явно не для того, чтобы месить уличную грязь — в местной моде я не разбирался, но даже мне стало понятно, что одежда и обувь посетителя стоят подороже многих машин, стоявших на парковке у торгового центра.
Человек застыл у решётки, глядя на нас. Борцы под его взглядом тушевались и опускали глаза, вместе с тем стараясь принять благочестивые позы. Получалось это, сидя на полу, не очень.
Человек вздохнул и укоризненно покачал головой. Открыл папку и вынул из неё лист бумаги.
— Я буду называть фамилии, — сказал он. — Каждый, кого назову, должен выйти в коридор и встать лицом к стене. — Кивнул одному из надзирателей. Тот, погремев ключами, отпер и распахнул дверь.
— Бохай Ван! — принялся зачитывать по листу человек.
Бохай поднялся на ноги, сложил руки за спиной, вышел из камеры и замер, уткнувшись лицом в стену.
— Ронг Ли!
Ронг поднялся, вышел и встал рядом с Бохаем.
— Лей Ченг!
Меня будто обожгло. Я сидел на полу, не в силах пошевелиться.
— Лей Ченг, — повторил человек и вопросительно обвёл нас глазами.
Кто-то — кажется, Бэй — толкнул меня в плечо.
Я поднялся и на ватных ногах, кое-как дошагал до стены коридора. Встал рядом с Ронгом.
— Фу Чжао! — продолжил человек.
Меня придавило к полу не осознание того, что свою фамилию узнал через полгода после того, как оказался здесь. Надо бы, кстати, на всякий случай еще и дату рождения узнать. Хотя бы выяснить, сколько мне лет — лишней информация точно не будет. Меня прибило узнавание фамилии. Моего лучшего друга — того, что погиб в перестрелке, — звали Джен Ченг. Фамилия не редкая, но и не самая распространённая. Теперь, как выяснилось, её носил я.
После того, как нас выстроили в коридоре, человек с папкой задумчиво прошёлся вдоль ряда. И вдруг гаркнул:
— Совсем страх потеряли, подонки?!
Я покосился на него с удивлением — не сразу понял, что обращается он не к нам. А к тем, кто сидит в соседней камере.
«Подонки» жалобно, вразнобой заголосили — в том духе, что ни в чём не виноваты, шли по своим делам и никого не трогали, мопед не мой, я просто объяву разместил.
— Молчать! — рявкнул человек с папкой. — К вашей кодле и без того накопилось немало вопросов. А уж то, что вы совершили сегодня — это последняя капля. Жаль, что вашему вожаку вышибли мозги без меня. Я с удовольствием сделал бы это сам.
«Кодла» испуганно притихла.
— В день, когда нас постигла такая утрата, — горько проговорил человек. — В день, когда весь наш клан замер от горя, вы... У меня просто слов нет. — Бросил нам: — На выход.
— А с этими — что? — спросил кто-то из надзирателей. Имея в виду, очевидно, уличных.
— Я бы перестрелял их, как собак, — презрительно бросил человек. — Но решать, к сожалению, не мне. Пока пусть сидят и молятся на милосердие клана; что с ними делать, решат позже. Сейчас не до них.
Нас, по одному, вывели из изолятора на улицу. На парковке стоял знакомый автобус. По тому, как подобострастно кланялись воспитатели человеку с папкой, я понял, что наконец-то увидел настоящего представителя могущественного клана. Это была не нанятая марионетка, как господин директор Ган, а человек, обладающий реальной властью. Он явно имел право карать и миловать любого из нас или уличных, по своему усмотрению.
