Когда Алекс очнулся, солнце еще только озарило края вершин. Сквозь прикрытые веки получилось даже оценить красоту восхода. Легкий багрянец, режущий первый луч и выпорхнувшее из-за скал светило, деловито устремленное вверх.
Он поморщился. Действие лекарств крепостного медика закончилось. Бок отлежался. Надо было повернуться, а этого так не хотелось.
Потемкин вспоминал… Лица, какие-то обрывки речей, небо в обрамлении ветвей, проносящихся над ним. Все кружилось, переплеталось, путалось друг с другом. Башка болела страшно.
Кстати… Где он? Алекс… или теперь «Петр» перевел взгляд с гор и солнца на собственную грудь и переломанную руку.
Неплохо. Повязки сменили, оставив сложную систему лубков на пальцах, под ноги подложили что-то мягкое. Значит, заботятся… Только чувствует он себя намного хуже. Поганенько так чувствует.
Алекс досчитал до пяти, приподнялся на локте и огляделся.
Лежанка его стояла под открытым небом у порога малюсенького домика. Сплетенные из лозы и обмазанные глиной стены были снизу обложены камнями. Крыша – из той же лозы, но покрытая дранкой или широкой щепой. Дворик зарос травой, кусты над изгородью, кадка с водой, ясли, сарайчик для скота.
Лачуга стояла среди зарослей, закрывающих видимость. Только горы, возвышающиеся над верхушками деревьев, показывали, что он все еще в Черногории.
Девчушка лет десяти, наполнявшая водой кадку, при виде очнувшегося русича радостно заверещала, бросила кувшин и убежала.
Через минуту вокруг Алекса толпились люди.
Две низенькие тетки поочередно совали под нос то плошку с кусками лепешки и каким-то жареным фаршем, то деревянный кубок с разбавленным вином. Длинный, сухой как палка старикан подкладывал под бок мягкую овчину. Только два высоких чернявых молодца, чем-то отдаленно напоминающих суетящегося деда, не лезли к раненому. Почесывая головы, они что-то горячо обсуждали. Несмотря на жаркую полемику, ни один из них не хватался за внушительных размеров пистолеты и кинжалы, торчащие из-за поясов.
Старикан шикнул на них.
Есть не хотелось… Алекс попробовал объяснить это теткам, но горло выдало лишь слабый хрип. В свободную руку тут же всунули кувшин с водой. Это неплохо.
А людей все прибывало. За изгородью появлялись все новые лица, пока к раненому не подошел тот, кто так или иначе занимал его мысли последнее время.
Теперь вожак местных партизан не казался великаном. Даже немного ниже тех гайдуков, кто почтительно уступал ему дорогу. Среднего роста, широкий в плечах, с подтянутым телом немолодого мужчины, привыкшего к долгим пешим переходам. Загорелое до черноты лицо, на котором блестят белки глаз, пышные черные усы, длинные волосы, выбивавшиеся из-под шапочки с золотым православным крестом. Черная расшитая безрукавка, под ней рубашка из черного шелка, прихваченная широким поясом из тисненой кожи с наборными золотыми или позолоченными бляхами. За поясом два длинноносых пистолета в серебряной оправе, кинжал и сабля с рубином на эфесе. Шаровары, или как еще их тут называют, традиционно синие, но тапочки с завязками, местная обувь, тоже цвета ночи. Щеголь!
