Она была совсем не в его вкусе. Герман всегда сторонился таких красавиц. В ее вызывающей, знающей себе цену красоте, в грудном, с южнорусскими обертонами, голосе, остром, мельком брошенном взгляде он почувствовал смутную опасность. Это была женщина из другого, не его мира.
– Знакомьтесь, Герман Иосифович, это Диана Алексеевна.
Дина окончила горный институт по специальности “электротехника” в Южном Городе и по распределению, вместе с двумя другими выпускницами института – Тамарой и Светланой, была направлена на завод имени Пархоменко в Караганду – отработать, отбыть положенные три года в этом неухоженном и грязном, чужом городе.
Обдуваемый со всех сторон ветрами, стоит посреди казахстанских степей город – не город – поселок – не поселок – Караганда. Много лет тому назад казахский мальчишка-пастух Алпак нашел здесь странный камень, черный, отсвечивающий на солнце острыми иглами. Перед юртой – овечьи шкуры, натянутые на деревянные жерди, – паслись верблюды, и степной ветер выдувал из костерка перед входом кизячный дым. Наигравшись камнем, мальчишка бросил его в костер, а камень вдруг стал наливаться малиновым светом, а потом брызнул ярким соломенным пламенем. Это был антрацит – редкий по качеству каменный уголь. Первую шахту вырыл здесь петропавловский купец Ушаков. Неторопливые верблюды ходили по кругу, вращая деревянный ворот, доставая из-под земли бадьи с черным золотом, эти же верблюды, нагруженные вьюками, торжественным караваном несли уголь на Спасский медеплавильный завод. В начале двадцатого века сюда пришли деловитые англичане, заменили верблюдов паровыми машинами. Но пришло время первых советских пятилеток, и англичане бежали с тем, что могли унести, затопив угольные шахты. Новые хозяева страны принесли сюда особую советскую архитектуру – частоколы лагерных оград, сторожевые вышки и дощатые бараки. Карлаг на многие годы вошел в могучий архипелаг строителей социализма. Быстро рос Карлаг, перерабатывая человеческий материал в такой нужный для индустриализации страны уголек. Потом широким половодьем прибывали сюда раскулаченные, изгнанные с Украины, Кубани, Дона. Это был крепкий, рукастый народ. Они рыли в каменистой степной почве землянки, кайлами крушили под землей пласты, на вагонетках выкатывали антрацит на-гора и … оставались навечно в своих забоях, придавленные, заваленные обрушившейся кровлей в душной темноте, безымянные и забытые. Волны сталинских чисток опустошали страну и щедро приносили в степной Вавилон все новые народы – корейцев с Дальнего востока, латышей и литовцев с Прибалтики, немцев с Поволжья и Москвы, чеченцев и ингушей с Кавказа, татар из Крыма. А после Войны здесь работали тысячи пленных немцев и японцев.
В шахтерском Старом Городе нет домов выше трех этажей. Под городом – шахтные выработки, и когда вырабатывается угольный пласт, снимаются крепи, идет посадка, проседает почва, кренятся дома, и их подпирают сбоку упорами из старых шахтных стоек. Египетскими пирамидами высятся горы шахтных терриконов. Медленно ползет по террикону вверх шахтная вагонетка, вот она достигла вершины, опрокидывается, и летят по склонам глыбы породы. Среди породы попадаются куски угля, и ползают по склонам горы люди с мешками, выбирают эти куски, привычно увертываются от камнепада. Неустанно, днем и ночью ползут вверх вагонетки, растет и пухнет черное чудовище – рукотворный вулкан, изрыгается наружу земное нутро, приближается к шахтерскому самострою, обступившему шахту, уже залетают во двор черные вулканические бомбы, и людям приходится уходить, бросив самодельное жилище. Как и положено вулкану, террикон дымится по склонам струйками сизого дыма, а ночью дрожащее марево тлеющего угля взмыто высоко в небо, и яркие степные звезды припали к его гигантскому конусу. Шахтерские поселения –
