Скомкав в кулаке салфетки, вижу застывшую посреди дорожки пеструю компанию.
Это именинник. В обществе своего пятилетнего сына, бывшей жены и ее брата, Саши Романова, на локте которого болтается его двадцатилетняя жена — миловидная рыжая девчонка в платье дикого розового цвета и с маленьким беременным животом.
Полгода назад в приливе какого-то идиотского отчаяния я решила, что у нас с Романовым могло выйти что-то помимо случайного секса. Теперь он женат, а я не хочу вспоминать, как впервые в жизни решила побыть с мужчиной «настойчивой».
На их лицах полный набор пантомим — от невозмутимости Чернышова до кислой мины на лице его бывшей. От этой мины у меня в горле собирается горечь, потому что меня осудили и предали костру заочно. Собственно, как обычно. Но самый ощутимый удар по самолюбию я получаю, когда глаза задевают каменное лицо Глеба Стрельцова.
Я снова бегу. Уже не знаю, в который раз за этот день. Не помня даже, когда начала движение и где планирую его закончить.
18. Глава 18. Глеб
Глеб
Повернув голову, вижу, как за поворотом парковой дорожки исчезает лавандовое платье, и в повисшей вокруг тишине стук каблуков его хозяйки кажется долбежкой отбойного молотка по моей башке.
Умеешь ты женщин выбирать, Стрельцов.
Я как-то в школе подрался с одним пацаном из-за девчонки, влюблен был до безумия, правда, после драки рожу латать она пошла ему, а не мне. Чувство было мерзкое, до сих пор помню, на том моя любовь и закончилась.
Только в этот, сука, раз, что-то не прокатывает.
Я без понятия, что у этой бабы в голове, но даже я понимаю, что шляться одной по громадной территории этого комплекса в сумерках — самая тупая идея из всех, которые я в ее исполнении вообще видел.
И че?
Будешь бегать за бабой кобелем голодным?
Пока она на женатого мужика виды имеет?
Да похер мне на него.
Я злой, но уже по другой причине.
Она… твою мать… как ракета сигнальная. Где ни появится, там шухера и очагов возгорания как семечек. У меня есть профдеформация, и она такова, что демонстрацию своего присутствия в любой обстановке я свожу к минимуму. Быть незаметным — это суть моей работы. И это принципиальная, но несущественная разница между нами, тем не менее эта разница есть, и я просто пытаюсь понять, насколько Маргарите Айтматовой комфортно в своей роли, потому что роль у нее на этом празднике жизни смелая, и это слабо сказано.
Видел ли я такое раньше? Возможно, но не в таких невероятных проявлениях.
Я уже сомневаюсь в том, признак ли это ума или абсолютной безмозглости.
Дикое желание выяснить это прямо сейчас заставляет перевести взгляд на опустевшую дорожку.
Сжав зубы, пихаю пальцы в карманы джинсов.
— Кхм… — подает голос Чернышов. — Я так понимаю, зеленый давно горит. Мишань, топай. — Положив ладонь на шею сына, подталкивает его вперед.
— Где зеленый горит? — пацан крутит головой.
На лбу моей сестры складка размером с палец. Лицо Романова обманчиво безмятежно.
— А что, Миллеры здесь? — интересуется у именинника Ольга Чернышова.
— Да, — отвечает тот спокойно, встречая ее взгляд.
Пилят друг друга взглядами, что очень смахивает на телепатический обмен информацией.
Тяну в себя еловые запахи, переводя глаза на небо.
— Ясно, — бросает Ольга. — Пошли, Мишань.
Шелест ног по дорожке.
— Ты идешь? — слышу голос сестры.
— Нет, — прикрыв глаза, разминаю шею. — Шнурок развязался.
— М-м-м… — тянет.
— Пошли, — бормочет ее муж. — Я есть хочу.
