– Хлеба народу хватило, теперь ему зрелищ подавай, – жалуется Костян.
– Понедельник будет тяжёлым... – вздыхаю.
– Об этом предлагаю подумать завтра, – возражает возникший в коридоре Кирилл. – Там Лёха на спуск собрался.
Кидаю на Костяна удивлённый взгляд.
– А я думал, ты – верхушка неудачной ветви эволюции.
Когда мы наконец-то снова смогли стоять на ногах и вышли на улицу, Лёха уже нетвёрдой походкой тащился в сторону холма, волоча по земле лыжи и палки от них.
– Я пришлю цветов на твою могилку, – кричу ему в спину, на ходу натягивая аляску.
Рука никак не желала впихиваться в куртку, и я уже собирался спросить, какое чмо её зашило, когда понял, что всё это время вместо рукава пытался всунуть руку в капюшон.
Лёха на секунду тормозит и оборачивается.
– Вот щас реально обидел, – бурчит он и возобновляет своё движение. – Ещё чуть-чуть – и у тебя станет на одного лучшего друга меньше.
Скорее всего, Лёха что-то другое имел в виду, когда говорил это, но его ответ был точно в тему.
– Так я об этом и говорю, – ржу в ответ и зарабатываю ещё один осуждающий взгляд. Лёхино самолюбие становится очень уязвимым, когда он в дрова, поэтому приходится переводить шутку в другую плоскость. – Не вижу смысла быть рядом с человеком, который не ценит моих элегантных подъёбов и не понимает мой циничный чёрный юмор.
За спиной звонит чей-то телефон, и я автоматически оборачиваюсь. У Кирюхи. Ну тут всё ясно...
– Привет, малышка, – словно плюшевый кот, мурлычет он в трубку.
Дальнейший разговор стараюсь не слушать, потому что уже сейчас готов блевать радугой и сахарной ватой розового цвета от этих телячьих нежностей. Догоняю Лёху, увеличивая расстояние между собой и остальными, и закидываю руку ему на плечо.
– А ты рисковый парень, а? – глупо ухмыляюсь я.
Лёха отвечает не менее глупой улыбкой.
– Это с рождения. В школе я был настолько рисковый, что хуярил домашку сразу в чистовик.
– Самоубийца, – откровенно ржу.
Описывать целиком спуск Лёхи не вижу смысла, потому то описывать толком нечего: даже не успев как следует нацепить лыжи, этот увалень кубарем скатился вниз. Понятия не имею, как он при этом не умудрился ничего себе не сломать, но сопли побил знатно. Ну и лыжи превратились в кучу трухи.
– Живой? – спрашивает Егор, когда мы спускаемся вниз не намного лучше Лёхи.
– Пять минут, полёт нормальный, – бормочет тот.
Костян громко фыркает.
– Если ты пытаешься шутить, значит, всё в порядке.
Лёха вскидывает на него недоумённое лицо.
– Пытаюсь? То есть, было не смешно?!
– Смешно, смешно, – успокаивает его Егор, и мы все вместе пытаемся вернуть Лёху в вертикальное положение.
Обратный путь помню смутно; знаю только, что к нашему приходу под дверью топтался курьер, притащивший ящик бухла. На ходу выхватываю бутылку и тут же основательно прикладываюсь к ней, не давая организму возможности оклематься и прийти в себя.
Второй раз за сутки я просыпаюсь на полу, сложенный практически пополам из-за того, что, очевидно, свалился с дивана, но пьяному море по колено, так что я весь процесс «полёта» благополучно проспал. У организма было всего три потребности: освободить мочевой пузырь, глотнуть минералки и сожрать упаковку аспирина. Это ж надо было вчера так надраться!
Удовлетворив первую из потребностей, спустился вниз и направился на кухню прямиком к холодильнику. Сушняк во рту был такой, что пол-литра минералки впитались в язык, даже не попав в горло. Со второй бутылкой вышло лучше, но только с третьей я смог ещё и запить пару таблеток аспирина. Качнувшись, уселся на стул. Такое состояние было интересное: вроде и не мёртв, но и на жизнь это пространственное балансирование тела совсем не похоже.
