С непривычки слегка продрог. Но обходить парк нужно было только пешком. Ничего.
Дома – горячий душ, обогреватель, чай с пряниками. Я включил санкт-петербургские новости. Не с самого начала, услышал только краткий обзор в конце. Автокатастрофа? Случайность? Прокуратура взяла под особый контроль. Виски сдавило неимоверной тяжестью. Тиски. Взрывается мозг. Какой, на фиг, сон. Обрубают концы, в случайность я не верю. Шок. Но нужно жить и работать.
***
Похороны проходили в среду, с соблюдением воинских почестей. Я вернулся из Москвы утром, но о том, чтобы идти – речи не было, я понимал, что любой посторонний, заинтересовавшийся этим траурным событием, попадёт под колпак. И сам полковник говорил, что в подобных случаях ведётся скрытая видеосъёмка.
***
Новый договор на казавшуюся нереальной сумму был подписан. Я доложил начальству, и оно оказалось довольным, хотя я ничего особенного не сделал. Слава не всегда достается гонцу, и хула – непременно.
Я механически поглощал обед, просто обязан поддерживать существование, быть в форме, не задумываясь о вкусе. Ко мне подходили, здоровались, я что-то отвечал, и думал, думал. С гибелью полковника оборвалась последняя нить, за которую можно было зацепиться. Но ведь и он, как и я, не сказал всего, что знал. И даже за это знание поплатился. Мне было хреново, отвлекали только рабочие обязанности.
– Привет, – на стул напротив опустилась Алла, – как дела? – Сегодня она была в лёгкой курточке, накинутой на тоненькую шерстяную кофточку под горлышко и в джинсах.
– Вот, из Москвы вернулся, и прямо на работу.
– А больше не поеду. Наверное.
– Почему? – я почти закончил обедать, остался только сок, а вопрос задал автоматически
– Причина отпала, – я кивнул и не стал уточнять, – то ли я больше не нуждаюсь в опеке, то ли с бой-френдом столичным сложности. Но в это вмешиваться не буду, не моё дело…. Скорей всего, по новой должности не положено разъезжать.
– А сегодня опять филармония, Гайдн, Моцарт, «Реквием».
– Отлично, – только этого не хватало, совсем ко времени. Возможно, в моем голосе не было необходимой теплоты, и она могла принять это на свой счёт:
– Вы что, обиделись? – Мы все склонны проецировать реакцию собеседника конкретно на себя, считая себя – пусть в момент разговора, источником эмоций, все правильно. Простите, я подумала…. На вас лица нет…. Я пойду, да? – но она хотела получить ответ.
– Нет, – я натянуто улыбнулся, – Гайдн…. «Реквием». Конечно…
– Ну, тогда…. Вы заедете в половине седьмого? – Меня снова зовут на «Вы», а «Реквием»…
***
– Вы что? – когда зазвучал «Реквием», я не смог сдержать слёз, – она запнулась….
Я сжал зубы, вытер глаза платком.
В антракте девушка отказалась пить шампанское, и только держала меня под руку. И, казалась, была испугана. А вдруг она связана с этим? Ведь проявлялась после или во время трагических событий. Думай, Антон, думай.
– Поедем ко мне, родители уехали на три дня в Финляндию, и я свободна.
Прямо так прямо, выехать на Садовую, и никуда не сворачивать. А девчонка то ли хотела шокировать меня, то ли продемонстрировать всем – но ведь имела право – свою неотразимость, пришла в филармонию в джинсах, с вытертыми коленками, в немыслимом свитере ниже ягодиц, кроссовках и футболке без лифчика. Ну-ну, конечно, на неё глазели, и молодежь, и те, кому вовсе не положено. А она держала меня за руку, и как это было со стороны? Впрочем, какое это имело значение.
