Он сказал: -«По мненью моему
То красиво, что для сердца мило.
А я слушаю только его
На мой взгляд, ты девушек всех краше!»
– Но не может ведь быть ничего
Между нами, раз я тебя старше.
Приходилось ему в первый раз
Видеть искреннее смущение,
Исходящая печаль из глаз.
Порождала в нём вдохновение.
В то мгновение душой отмяк,
Видя, что сама себя стыдится,
И сказал: – «Это сущий пустяк,
Хоть сегодня готов я жениться».
Походило что лишь на игру,
Комплименты, где дарят во флирте,
Перешло тут вдруг шутки черту,
Набрав скорость в безудержном ритме.
Ямской вскрикнул: – «А смог бы ей, брат,
Дать сейчас для печати свой паспорт?
Ставлю я охотничий бушлат
Против шлема десантника на спор!
Из кармана достал пиджака
Степан книжечку с гербом красную:
– «Воля мне совсем не дорога,
Если деву встретил прекрасную».
Там открыла Жанна документ,
Где семейное положение,
Узаконил штамп в один момент
Их семейные отношения.
Улыбнулся Ямской: – «Видишь, друг,
На лад жизнь-то пошла понемногу,
Войдёшь в избранный посёлка круг
И к карьере откроешь дорогу.
Степан видел сам, что повезло,
Ведь стал вхож теперь в управление,
И сулить это уже могло
Ему по службе повышение.
Когда лучше узнал он жену,
Понял, что общего у них мало,
Она не рада была ничему,
Что в досуге его развлекало.
Танцевать не умела в гостях,
В стороне сидела с видом умным,
Говорила лишь о новостях,
Коллектив считала слишком шумным,
На вопрос не находя ответ,
От стыда краснела до макушки,
Еще больше портило эффект,
Что она не смеялась на шутки.
Организм не принимал вино,
И была, как белая ворона,
В праздник, где всё объединено
Веселящей силой самогона.
Поддержать, когда просили тост
Подавая чарку на народе,
Выпивала всю, встав в полный рост,
С видом смертницы на эшафоте.
А потом болела голова,
Уводить приходилось с праздника,
И сидела всю ночь, как сова,
Не смыкая глаз, возле тазика.
Её мучила мигрени боль
После праздников тех суток трое,
Недовольство росло исподволь
На его с ней постигшее горе.
А когда к себе звали гостей,
То конфуз был на грани позора.
Привечать не пыталась друзей,
Избегала с ними разговора,
Была пресной, невкусной еда,
Так как мало добавляла соли
И приправ не клала никогда.
Ели, будто против своей воли.
Походили борщи и супы
На рецепты из книг лишь немножко,
Так же, как и блюда из крупы,
Удавалась ей только картошка.
Когда с ней оставались вдвоём,
Не горел интерес к общению,
О чем-то думала о своём,
Стремясь только к уединению.
И казалось, что брак нужен ей
Для того, чтоб сказали селяне,
Что в семье их всё, как у людей,
Что Степан души не чает в Жанне.
Не выказывала теплоты,
А лишь только услужить готовность,
От растущей в душе пустоты
Давать знать о себе стала злобность.
Если он насмешкой оскорбит,
Её это будто не сердило,
Но с укором вдруг так поглядит,
Словно искренне жаль его было.
В безответном смирении том
Милосердие видел монашки,
В другой раз в жгучем взгляде прямом
Вдруг усматривал ведьмы замашки.
И казалось бормотанье слов
У иконы старой, деревянной
Пережитком из древних веков,
А она сама – бабой отсталой.
Вопрошал, в улыбке рот скривив: –
– Эти доски тебе помогают?
Отвечала: – «То лики святых,
Они силу души укрепляют.
Ты без веры, котёнком слепым,
Всё туда-сюда лишь мыкаешься,
К настоящей же цели большой
Никогда не выкарабкаешься.
Человеку придать может сил
Только высший отец наш небесный
К нему взор если бы обратил,
То совет получил бы полезный.
– Да сил столько у меня внутри,
Что сумею свернуть я и горы!
