– Занят, занят… Невежливый ты какой-то. Короче, Андрэ, я по делу пришла. Оторвись и послушай!
Лиза открыла угловой сервант, достала черную бутылку «Купалини» и широкий фужер, похожий на стеклянное ведро для золотого песка.
– Излагай…
– Анципович меня слушал сегодня. Слушал холодно, невнимательно, делал замечания. Затем его кукла шепнула ему, чей я друг и этот старый козлище сразу переменился. Нашел берега и пошел расхваливать меня на все лады…
– Друг…, а чей это ты друг? – спросил Андрей, не отрываясь от бумаг.
– Ну чей, чей…, твой, чей же еще! – возмутилась Лиза. – Как это Большая Медведица и без Медведя, это же нонсенс!
– Прости…, это что ты сейчас сказала?
– Это нонсенс! – ответила Лиза и влила в себя коньяк, причмокнув губами и закрыв глаза.
– А, нонсенс, ну и что дальше?
– А то и дальше, Анципович, старая сволочь, сразу, как-то поменялся, воспарил на лице и задал вопрос, есть ли деньги на съемку клипа…, ну там, где я буду петь, и есть ли деньги на выпуск первого альбома, который его свора мне напишет? Представляешь? Я буду сниматься почти голой на шелковых простынях в связках роз и орхидей, меня будут засыпать хризантемами и обливать теплой водой с позолоченными фантиками…
– Почему теплой? Не мешало бы и холодной поддать. Конечно, я все представляю, это же Анципович, мудрый, великий и ужасный понтарь, умеющий вынимать чужие деньги с чужих лоховских счетов, разъезжая на самокате по ушам собеседника! – съязвил Андрей, явно ощутив прилив дикого удовольствия от услышанной дури высочайшего качества и глупости.
– Денег дашь? – срывалась в открытой злобе Лиза.
– Нет, не дам! – так же быстро отреагировал Андрей, потрогав ухо и убедившись, что там ничего не висит.
– Ну, ты что, с ума сошел? Это же для меня, я петь хочу! – с капризными нотами никогда небитого ребенка промямлила Лиза и влила в себя еще коньяку.
Затем она наполнила еще и стала маникюром выбивать по стеклу какую-то мелодию, издалека напоминающую похоронный марш давно умершего и быстро похороненного Фредерика Шопена.
– В том то и дело, я не дам денег именно по той причине, что не сошел с ума…
– Ну, котик, ну ты что, это же я, это же для меня. Ну…, котик! – продолжала бомбить похоронку Лиза, облизывая губы языком.
– Я давно не котик, не хомячок, не суслик и не шизофреник Чебурашка, я Точеный Андрей Борисович! Меня точить не надо, я уже заточенный и острый. Ты это понимаешь? Ответ короткий, денег не дам. Хочешь петь, пой, в ванной, на кухне, на площадях и весях, в переходах ночных туннелей для людей, которые будут тебя слушать или не слушать, пой для божьих коровок или болотных лилий, наконец… Это моя и всеобщая аксиома…
– Ты плохой! – насупилась Лиза, зло выпятив нужную губу и внезапно прекратив трогать рюмку с коньяком.
– Это еще цветочки. Ты ещё не знаешь, насколько я плохой с сегодняшнего дня! – бросил Андрей, не отрываясь от бумаг.
– Не поняла, поясни… – уже зло и с предчувствием большой катастрофы, спросила Лиза, шмыгнув носом воздух без кокаина.
– Я женюсь! – с превеликим удовольствием сказал хозяин кабинета и тоже шмыгнул носом воздух без кокаина.
– Что? – с трезвой осторожностью прозвучал вопрос номер один всех грамматик мира.
За окном сверкнуло еще ближе, осветив небо и странный земной мирок. Через три секунды разошлась громовая канонада, взрывая сигналы автомобильных тревог.
– Ты шутишь?
– Нет…, я не шучу, мы же не в цирке и не на концерте шутников.
