Грязь. Сборник - страница 36

Я промолчал. Человек в пиджаке смотрел на меня, скорчив на лице гримасу злобы. Он очень устал пытаться уговорить меня.

– Так… Я твой старший брат и даже если я гожусь тебе в отцы, я не твой папа. Я имею полное право так же сильно ненавидеть тебя, как и ты меня. И требовать от тебя вырасти не хорошим братом, а достойным человеком.

– То есть я недостоин?

Он показал на меня рукой, мол, посмотри на себя сам. Потом постоял минуту, уничтожающе глядя на меня сверху вниз и теребя свой полосатый галстук, махнул рукой, взял портфель, стоявший всё это время у его правой ноги, и вместо прощания сказал:

– Как же вы задрали меня. Особенно ты, эгоистичный засранец.

Он сказал это с шипящей злобой. Вышел на улицу, громко топая ногами и сутулясь. Я промолчал. Я уже много лет не знал, что ответить на его вопросы, а сейчас он и вовсе стал чужим. Я подождал несколько минут и вышел на улицу тем же путём. Мой брат уже исчез в потоках людей. Ничего не меняется. Только вот дождь закончился. Но это временно.

Все мы были горем для собственных семей.

– А ты клевый.

Поднял голову, увидел очередную дешевку, и огрызнулся, не переставая завязывать шнурки:

– Ага, спасибо, очень мило.

От мокрого асфальта веяло сыростью и землей. Я встал и продолжил идти к бару, вывеска которого уже отражалась в ближайшей луже.

– Концерт был улёт! – она немного радостно покричала, имитируя своё поведение на концерте. – Я только нифига не поняла, что вы там орали на сцене.

– Тем лучше.

– Постой.

Эта белокурая девушка с обветренными губами уже действовала мне на нервы. Я прекрасно видел, как она караулила меня неподалеку от черного входа концертного зала и потом преследовала, пытаясь не привлекать внимания. Я продолжил уходить от неё, но потом всё же обернулся.

– У меня… – она немного наклонилась вперед и осторожно сказала: – Есть чем ширнуться.

Я молча смотрел на нее. Худая, мешки под глазами, пирсинг в носу, сделанный со скуки, жалкая девушка. Её глаза с парочкой лопнувших кровью сосудов на белках нервно бегали по моему лицу, пытаясь увидеть перемены. А я лишь рассмеялся и продолжил путь:

– Ну и дура!

Перед тем как громко хлопнула дверь бара, и она осталась одна на разбитой улице под единственным работающим фонарем во всем квартале, я посмотрел на старую вывеску, висевшую дальше по улице. На ней было написано: «ЕДА». Это выглядело как громкий крик отчаяния, последняя попытка худых человечков найти справедливость в этом мире. «Буква Д под буквой Е, буква А под буквой Д» – из этого можно было сложить песенку, пугающую своей простотой и числом загубленных жизней, стоящих за ней. На фоне пёстрых и элегантных вывесок известных мировых компаний и брендов эти буквы выглядели угрюмыми и бездушными. Они будто специально без огней, чтобы ночью выситься на фасаде здания грузным и мрачным напоминанием, смотреть, подобно каменным горгульям средневековых городов, ища скверну и осуждая за неё. ЕДА. Всё это было очередным напоминанием того, в каком мире мы живем и о чём помышляем. Но я уже зашел в бар.

Спустился по ступенькам в полуподвальное помещение, врезавшись головой в низкий проход. Этого никто не заметил. Большинство столиков пустовало, люди сидели по краям этого небольшого зала. Только одна шумная кампания находилась за ближайшим к барной стойке столом. Играла негромкая мелодия – Король пел нам о любви прямиком из 50-х. Отмахнулся от клубов дыма, тянущихся от столика в темном углу – там в отражении языков пламени промелькнуло лицо бородатого байкера в солнцезащитных очках, зажигающего с друзьями очередную сигарету. Направился к бармену и сразу же чуть не поскользнулся – кто-то разбил здесь бутылку крепкого напитка, осколки валялись здесь же. Никто, видимо, не собирался это убирать, как и повешенный у барной стойки манекен в пиджаке с наклеенным лицом известного политика. Такие вещи, безусловно, веселили. За самой стойкой все места пустовали – город спал, а его ночные обитатели в большинстве своём сюда еще не пришли. Залез на высокий круглый стул с маленькой спинкой и заказал выпить. Мы постоянно встречались здесь с этим барменом, он постоянно видел меня, а я его. Можно было сказать, что мы знакомые, но вот только мы разу не перекинулись словом, не связанным с заказом алкоголя. Я даже не знал, как его зовут. Но, видимо, это устраивало нас обоих.