Грязекопатель - страница 9

Проблема была в том, что медициной и всем с ней связанным в «ШГ» ведала Марина Викторовна Шумская, прокуренная особа пенсионного возраста с властным голосом. Она, как и Иван Карагай, тоже была старожилом редакции, даже еще более ранним, и единственным сотрудником другого специфичного отдела, который так и назывался – медицинский. С годами старая журналистка тоже заработала негласную привилегию писать о чем пожелает и очень не любила, чтобы кто-нибудь вторгался с пером на ее поле. И еще один нюанс. Со временем госпожа Шумская стала в редакции незаменимым помощником при организации доступа к медицинским светилам и при выбивании направлений на лечение в столицу и за границу – не для самих журналистов, так для их родственников и знакомых. Все эти обстоятельства поставили заведующую медотделом в совершенно исключительное положение в коллективе. И все бы ничего, но женщина отстаивала «свою» тему с такими шумом и страстью, с какими африканские антилопы топи бьются за право обладать самцами. Редактор ее откровенно побаивался.

Потому Иван и решил заблаговременно пошушукаться с ним. Типа посоветоваться, а фактически – упредить упреки, которые могли прозвучать в его адрес во время возможных будущих разборок. Он был уверен, что редактор его поддержит. Не может не поддержать перед лицом столько ужасных фактов. С такими мыслями Карагай заглянул в начальственный кабинет.

Кабинет руководителя издания, в отличие от обветшалых редакционных коридоров и туалетов, выглядел вполне достойно. Он был в меру широкий и такой длинный, что пятиметровый стол для совещаний ничуть не мешал ни рабочему месту редактора, с одной стороны, ни подходу к сейфу и книжным шкафам – с другой. Вся мебель в помещении была одного цвета – цвета топленого молока. От двери к начальственному столу-аэродрому вела красная ковровая дорожка, потертая, но еще довольно сносная. Все это досталось «Шахтерской губернии» от регионального комсомольского* органа печати под названием «Молодой коммунист», каковым газета значилась до перерегистрации в начале девяностых*.

Долганов был выходцем из села, прилепившегося к южной столице края. После окончания филфака тамошнего пединститута работал сначала в районной газете, затем был приглашен в региональное издание, где и дорос до редактора – во многом благодаря своему умению ладить со всеми и сглаживать острые углы. Немного выше среднего роста, плотного телосложения, с наметившимся животом, большими залысинами и добродушным округлым лицом, Евгений напоминал сытого и вполне довольного жизнью деревенского кота лет восьми-десяти.

В редакции все звали его просто Женей.

Заметив краем глаза заглянувшего в кабинет расследователя, редактор приветливо махнул рукой с чернильной авторучкой между толстыми пальцами. Шариковые ручки он категорически не признавал. Это было вполне нормально для человека, за спиной которого висела огромная картина с изображением усталой рабочей лошади, лежавшей посреди цветов на лугу.

– А, это ты, Ваня! Заходи, заходи! Только недолго, ага? Мне скоро надо ехать.

Редактор быстро просматривал лежавшие на столе бумаги, некоторые из них закидывал в черную борсетку. Покончив с бумагами, он достал из верхнего ящичка стола кассетный диктофон. В раздумье ненадолго сощурился, словно кот на пойманную птичку, и положил диктофон обратно в стол.

Карагай, устроившись за приставным столиком, с интересом наблюдал за этими манипуляциями.