– Вечером я спускаться не буду. По вечерам там все радиоактивное.
Джейн шмякнула пачку бумаг на кофейный столик рядом с головкой Софи и, отступив на шаг, скрестила руки на груди.
– Воспроизведи в голове то, что ты сейчас сказал, будь добр.
Чарли воспроизвел, затем пожал плечами.
– Согласен, похоже, будто я спятил.
– Появись в лавке, Чарли. Всего на несколько минут – воду попробовать, приструнишь Лили и Рея, хорошо? А я ее допоменяю.
Джейн втиснулась между тахтой и кофейным столиком, вытеснив брата с дороги. По пути она смахнула грязный подгузник на пол, где тот и раскрылся.
– О боже мой! – Джейн затошнило, и она резко отвернулась.
– Еще одна причина не есть черную горчицу, правда? – сказал Чарли.
– Вот сволочь!
Брат попятился.
– Ладно, я пошел. Ты точно справишься?
– Иди! – Джейн услала его мановеньем одной руки – другой она зажимала нос.
– Эй, Рей! – сказал Чарли, сходя по лестнице на склад. На ступеньках он всегда старался шуметь как можно больше и обычно выпаливал громкое и заблаговременное “эгей”, дабы предупредить работников, что он идет. Сам он успел сменить несколько мест, прежде чем занялся семейным бизнесом, и по опыту знал: крадучее начальство никто не любит.
– Эй, Чарли, – ответил Рей. Он прикрывал позиции – сидел на табурете за стойкой. Сильно под сорок, высокий, лысоватый; по миру он перемещался, не поворачивая головы. Не мог. Шестью годами ранее, служа в полиции Сан-Франциско, Рей шеей поймал пулю группового насильника – тогда-то и сумел в последний раз оглянуться через плечо без зеркала. Жил он на – щедрую городскую пенсию по нетрудоспособности, а на Чарли работал в обмен на бесплатное проживание в квартире на четвертом этаже; таким образом их финансовые отношения не попадали ни в какие бухгалтерские книги.
Он развернулся на табурете лицом к Чарли.
– Эй… э-э… мне хотелось сказать, это, насчет твоей ситуации. В смысле, утраты. Рейчел всем нравилась. Это… если я могу чем-то…
После похорон Чарли видел Рея впервые и неловкости вторичных соболезнований еще не преодолел.
– И так тебе спасибо, что взял на себя мои смены. Над чем трудишься? – Чарли отчаянно пытался не глазеть по сторонам на всяческие предметы, пылавшие вокруг тускло-красным.
– А, это. – Рей развернулся и отъехал от стола, чтобы Чарли увидел монитор, с которого лыбились ряды азиатских девиц. – Называется Отчаявшиеся-Филипины-точка-ком.
– Это здесь ты познакомился с мисс ДавноТебяЛюблю?
– Ее не так зовут. Лили наболтала? У этой малявки проблемы.
– Ну, это ж малявки, сам знаешь, – сказал Чарли, вдруг заметив у входа почтенную даму в твиде – она разглядывала горку с антиквариатом. В руках у дамы была фарфоровая лягушка, пылавшая тускло-красным.
Рей кликнул по одной фотографии – открылась личная информация.
– Ты погляди на эту, босс. Говорит, тащится от гребли шестерками. – Он снова крутнулся на табурете и поиграл бровями.
Чарли отвлекся от дамы с пылающей лягушкой и посмотрел в монитор.
– Это вид спорта, Рей.
– Ни фига. Смотри, тут говорится, что в колледже она была кормчей. – Рей снова поиграл бровями и предложил Чарли пятерню для хлопка.
– И это в гребле есть, – ответил тот, ни на гран не – просветив экс-полицейского. – Это такой человек в – лодке, который сидит на корме и орет, куда грести.
– Правда? – разочарованно протянул Рей. Женат он был три раза, и все три жены слиняли из-за его неспособности выработать взрослые навыки общения. Рей откликался на окружающий мир с полицейской кочки, и, хотя многих женщин такой отклик поначалу привлекал, все рассчитывали, что рано или поздно это свое мировоззрение он, приходя домой, станет вешать в чулан, как табельное оружие. А он не вешал. Когда Рей вышел на работу в “Ашеровское старье”, Чарли потратил два месяца на то, чтобы отучить его покрикивать на покупателей: “Проходим, проходим, нечего тут разглядывать”. Очень много времени Рей проводил в разочаровании от самого себя и рода человеческого в целом.
