– Нэмножко… Ишаков вэзде хватает, гаспадын генерал.
Тонкая взвешенная пыль проникла в салон, хотя стекла были подняты до упора. Федосеев прикрыл рот и нос платком. Седлецкий вспомнил первую фольклорную экспедицию в районе Курган-Тюбе: день покатались, а потом весь вечер не мог задницу отмыть… Словно угадав его мысли, генерал спросил:
– Вода в городе есть, майор?
– Найдем, – сказал Алиев, напряженно вглядываясь в стену пыли. – Нэ праблэма.
До города ехали полчаса, и никто, слава Богу, по колонне не стрелял. Седлецкий и не заметил, как пересекли городскую черту, потому что трясло на побитом асфальте улиц так же, как и на щебеночной дороге в предгорьях. И такая же тьма колыхалась вокруг. Лишь приглядевшись, можно было обнаружить в редких окнах крохотные огоньки – то ли свечи, то ли каганцы.
Куда же пропал яркий и шумный город? Седлецкий всегда останавливался в бывшей цековской гостинице, и неоновая вывеска на кинотеатре «Кавказ» напротив по ночам полыхала розовым и зеленым даже сквозь плотные шторы номера. Летними вечерами во дворы выносили лампы на длинных шнурах, столы и низкие лавочки. Гоняли чаи, обсуждали семейные дела, азартно выкликали номера лото… Рано утром дворники мели тротуары и площади, прибивая пыль радужными струйками из шлангов. Белокаменный, чистый, уютный, в зелени садов и цветников, этот город походил на разукрашенную шкатулку, поддерживаемую морщинистыми ладонями гор. Его когда-то строили русские инженеры по планам, утверждённым Суворовым.
Седлецкий хотел бы жить здесь, выйдя на пенсию… Словно на другую планету попал он теперь.
Вечер, пока доехали, сменился ночью. Высыпали звезды, низкие, немигающие, небо посветлело. На фоне созвездий заметнее стали изломанные силуэты домов. Остановились внезапно. В стекле мелькнул фонарик, черная тень прильнула к дверце. Алиев выпрыгнул из машины, буднично сказал приезжим:
– Астарожно – кырпычи…
Спотыкаясь на рычащей щебенке, касаясь друг друга, они пошли за светляком фонаря, который ничего не освещал, а лишь обозначал направление пути. Пахло пожарищем. Такая тишина стояла, неестественная в крупном городе, что закладывало уши.
На крыльце небольшого дома Алиев сбросил сапоги. Федосеев оглянулся на Седлецкого, пожал плечами и принялся с кряхтением стаскивать штиблеты. Так они разутыми и потопали через прихожую, украшенную домоткаными половичками. В небольшой гостиной с мягкими диванами горела вполнакала люстра с висюльками, отражаясь в лакированной поверхности низкого круглого стола. Навстречу гостям поднялся сухой человек лет сорока, с военной выправкой и тонкими «джигитскими» усами. Дорогой костюм, английский, отметил Седлецкий. А сидит плохо. Может, это у него имидж такой – рубака в гражданке, готовый в любой момент сменить костюм на униформу?
– Ну, здравствуй, здравствуй, Карим! – сказал Федосеев и широко раскинул руки.
– Здравствуйте, Роман Ильич, – сдержанно сказал хозяин.
Федосеев, чуть раздосадованный холодным приемом, оглянулся на Седлецкого:
– Мы с Каримом, понимаете ли… Служили вместе. Впрочем, я уже вам говорил… Кто же знал, что он заделается премьером!
Седлецкий кивнул: ему и без генерала было известно, что премьер служил в полку Федосеева зампотехом.
– Прошу садиться, – сказал премьер и прищурился. – Господин Седлецкий знает, как на русский манер звучит мое отчество?
– Да, – согласился Седлецкий. – Хаджиисмаилович. Если полностью – Каримжан Хаджиисмаилович. Ничего сложного, уверяю.
