Почти год назад, когда Толмачева перевели в новый отдел без названия и точных функций, он затосковал. Ему нравилась прежняя работа, пусть и суматошная, разъездная, но основательная, по профилю. Она давала повод и для самоутверждения, и для самоуважения. Слаб человек – кому не хочется потешить тщеславие… Кроме того, прежняя работа не с неба свалилась, а трудами немалыми досталась. Толмачев к ней поднимался жестко и целеустремленно, отказываясь от мелких радостей, лепя из себя, деревенского недоучки, штучную личность.
Не достиг, правда, высоких степеней и званий, не получил даже кафедры, о которой, был грех, одно время мечтал, но все равно вышел в научную элиту и свои мозги привык уважать. Он знал, что, работая в открытой тематике, давно добился бы и высоких научных степеней, и приличествующего тем степеням положения. Однако теперь ему хватало одного знания.
После тихой родной деревни он попал в отдельную дивизию ПВО в Алма-Ате. И носился туда-сюда весь срок службы, как письмо без адреса. Командировки у него были вдоль южной границы – от Красноводска до Благовещенска. Вернулся после дембеля домой, устроился электриком в совхозе. Днем на столбы лазил, ночью за учебниками сидел, угрюмо сознавая собственное ничтожество. Оказывается, квадрат катетов равен квадрату гипотенузы. А деепричастный оборот выделяется запятыми. И что за зверь такой – деепричастный оборот? Ведь в школе проходил.
Тем не менее через год поступил с первого захода в Менделеевский институт. Не потому, что с детства мечтал стать химиком, а потому, что название понравилось – имени Менделеева. Который периодическую систему элементов придумал. И еще было одно соображение: после института в село не пошлют, химику-технологу там делать нечего. А деревня надоела. Молодежи не осталось, в кино надо за шесть километров топать. К тому же мать-пенсионерку старшая сестра забрала к себе в райцентр. В институте пришлось снова плотно садиться за учебники. Повышенную стипендию, как отличник, он задницей высиживал. В сутках было тридцать три часа, а завтрак заменял ужин. Даже на выездах в подшефный совхоз – на сенокос, на уборку картошки – он не расставался с книгами. И в попойках по случаю стипендии не участвовал. Во-первых, потому, что лишь на нее, стипендию болезную, и жил, во-вторых, не хотел терять время по пустякам.
Барином себя почувствовал, когда попал в город Ступино, на химкомбинат, стажером начальника смены. Он тут преддипломную практику проходил – понравилось. Учли пожелание отличника учебы при распределении. В тихом зеленом Ступине было хорошо – цивилизации навалом и Москва рядом. Быстро привык к городу, замирающему после девяти часов у телевизоров, привык к грязноватым цехам комбината, втянулся в неторопливое чтение мудрых книг, после которых не надо было сдавать зачеты. Еще он привязался к преподавательнице русского языка и литературы Аллочке, которая ему духовный мир раздвигала не по дням, а по часам. Однокомнатную квартиру получил. Будущий тесть, из ступинских шишек, помог, расстарался для молодого, растущего специалиста. А чего там!
От постоянного духоподъемного образа жизни изобрел Толмачев любопытный катализатор, научную и производственную ценность которого смогли оценить три человека в стране. Ну, восемь. Одним из этих людей оказался аналитик Управления, почитывающий закрытые малотиражные рефераты не только от скуки. Поскольку Толмачев во всех анкетах писал на законном основании «холост», а Управление любило работать с холостой перспективной молодежью, то его вскоре и вызвали в Москву, в родной институт, и предложили готовить документы в аспирантуру.
