Гуд бай, Берлин! - страница 5

Татьяну зовут Татьяна, а фамилия у нее Козик. Ей четырнадцать лет, ростом она метр шестьдесят пять, у ее родителей тоже фамилия Козик. Как их зовут, я не знаю. Родом они из Сербии или Хорватии, по крайней мере, их фамилия происходит откуда-то оттуда, живут они в белой многоэтажке с большими окнами – и бла-бла-бла. Короче, понятно: я могу еще долго нести всякую такую чушь, но самое потрясающее, что я совершенно не в курсе, о чем говорю. Татьяну я вообще не знаю, то есть знаю про нее только то, что знает любой, кто учится с ней в одном классе. Я знаю, как она выглядит, как ее зовут и что у нее всегда хорошие оценки по английскому и по физре. То, что у нее рост метр шестьдесят пять, я узнал в день медосмотра. Где она живет, я выяснил в телефонном справочнике, а больше почти ничего и не знаю. Я, конечно, мог бы еще во всех подробностях описать ее внешность, голос, волосы и так далее. Но, думаю, это лишнее. Потому что каждый и так может представить себе, как она выглядит: она выглядит классно, и голос у нее классный. Она во всех отношениях просто классная. Вот так ее себе можно представить.

Но я так и не объяснил, почему меня стали звать Психом. Как я уже говорил, у меня некоторое время, недолго, было такое прозвище. Не знаю, почему. То есть, понятно: имелось в виду, что у меня не все дома. Но тогда, по-моему, так стоило называть скорее парочку других чуваков. Например, Франка или Штёбке с его вечной зажигалкой – они гораздо более странные, чем я. Или Нацика. Впрочем, его уже звали Нациком, и другого прозвища ему не нужно было. Ну и, конечно, меня стали звать Психом не просто так.

Причиной было сочинение, которое мы писали на уроке Шурмана в шестом классе. Тема – рассказ по опорным словам. Для тех, кто не знает, что это такое, поясню. Шурман называет четыре случайных слова – например, «зоопарк», «обезьяна», «сторож» и «шапка», – и нужно написать рассказ, в котором соответственно будут упоминаться зоопарк, обезьяна, сторож и шапка. Страшно оригинально! В общем, чушь полная. В тот раз Шурман выдумал слова «отпуск», «вода», «спасение» и «Бог». А с такими словами рассказ написать уже явно сложнее, чем с зоопарком и обезьяной, и главная сложность, конечно, – Бог.

У нас нет предмета религия, только этика. В классе шестнадцать атеистов (включая меня), и даже те, кто называют себя протестантами, в Бога не очень-то верят. Мне так кажется. По крайней мере, не так, как люди, которые действительно верят в Бога, которые и мухи не обидят и ужасно радуются, когда кто-нибудь умирает, потому что он попадет на небо. Ну или как те, кто таранят самолетами Всемирный торговый центр. Вот они действительно верят в Бога. В общем, то сочинение было довольно сложно писать. Все в основном цеплялись за слово «отпуск». Какая-то семейка плавает на лодке вдоль Лазурного Берега, вдруг налетает ужасный шторм, они кричат «о Боже», их спасают и все такое. Я бы, конечно, тоже мог написать что-нибудь в этом духе. Но когда стал думать, что бы такое написать, то вспомнил, что мы уже три года не ездили в отпуск, потому что мой отец постоянно готовится к банкротству. Впрочем, меня это не сильно печалило, я никогда особо не любил ездить с родителями в отпуск.

Вместо того чтобы тащиться черт знает куда, я все лето сидел в подвале и вырезал бумеранги. Этому меня научил один учитель, еще из начальной школы. Он просто профи по части бумерангов. Его зовут Бретфельд, Вильгельм Бретфельд. Он даже книжку о бумерангах написал. Даже две книжки. Но об этом я узнал, когда уже окончил начальную школу. Как-то я встретил старика Бретфельда. Он стоял почти прямо за нашим домом на коровьем лугу и запускал бумеранги – собственноручно сделанные бумеранги! – а я тогда совершенно не знал, как они летают. Я думал, это только в кино бывает, что эти штуки действительно возвращаются. Но Бретфельд в бумерангах был настоящий гуру и все мне объяснил. Его рассказ меня сильно впечатлил. В особенности то, что он сам вырезает и раскрашивает свои бумеранги.