Гуманитарная помощь - страница 6

– Лё-неч-ка-а, род-нень-ко-ой… – выдохнула она. – Ты поцелуй мне сосок-то, да крепче, крепче.

Потрясённый этим неистовым напором горячей женской плоти, я не предпринял никаких попыток к сопротивлению и сдался её жадным умелым рукам. С тайным и стыдным замиранием глубоко внутри моего напрягшегося мальчишеского тела я против своей воли откликался на ее прикосновения…

– Надо же… Это ж надо… – её рука, словно бы морковку в горсти ласково и крепко сжала мой затвердевший стебель, – тут у меня между ног чешется, низок горит, а вот он, – готовый мужичок, можно сказать, даром валяется!

И не отпуская моего восставшего достоинства, она другой рукой чуть подтянула меня на себя, на свой мягкий, обширный, как полевой аэродром, живот, её бёдра пошли враспах, и я почувствовал, как мой не слишком-то выдающийся инструмент податливо втискивается, втягивается в нечто тёплое, тугое и влажное…

Тётя Дуся стиснула меня обеими ногами и стала ритмично поднимать и опускать своё обширное тело, и я вместе с нею качался в этом сладком ритме, словно бы плыл ночью на плоту; но вот этот ритм стал быстрее, меня подымало нарастающей волной всё выше, она начала постанывать и приговаривать:

– Ой, Ленчик, ещё! Ещё, ещё давай! Да глыбже, глыбже… О-о– ох!

И вдруг она, до боли сжимая меня ногами, почти замерла, сделала три медленных качка, всякий раз выдыхая: «А-а, а-а, а-а-а!» – и замерла, словно бы из неё выпустили воздух.

– Погодь… – хрипло выдохнула она мне в ухо. – Полежи. Не вынимай.

Потом, всё ещё тяжело и с присвистом дыша, она села, продолжая сжимать меня бёдрами и, притиснув к груди, с нескрываемым любопытством спросила:

– Ну, а ты как? Понравилось тебе… это самое… со мной баловаться? Ещё хочешь? – и она тряхнула грудью.

И я, ошеломлённый и опустошённый, конечно, ответил еле слышно, что – да, мол, хочу…

– Ишь ты… – она поцеловала меня в щёку. – И впрямь, маленькое дерево в сучок растёт! Ну, как тут не воспользовать?! Ну, я пойду, – не шибко последовательно, но вполне деловито сказала она, судя по лёгкому шуршанию в полной темноте натягивая на себя платье – А то, может, Петька меня уже обыскался… Да ты долго не горюй, – выпалила она и на этот раз легко и прощально снова чмокнула куда-то в ухо. – Я… это… буду тебя навещать.

И ускользнула.

Мы с Танюрой знали, что у Наины имеется сестра, старше её на два года и, стало быть, в отличие от нас она должна была учиться уже в десятом классе. Но по каким-то причинам она пропустила целый год.

И она никак не попадала в поле нашего внимания, потому что после окончания семилетки жила в самом Архангельске, обихаживая немощную бабушку – мать ее убитого на фронте отца. Но бабка, долго болевшая, недавно померла, и Надежда, заколотив бабкин домок на окраине города, вернулась под родной кров к матери и сестре. Она сильно запоздала к началу учёбы и появилась в нашей школе уже после Нового года.

Девятый класс был весьма немногочисленным, всего-то два десятка учеников, и я, конечно, несколько раз видел «новенькую», но между нами ощущалась известная дистанция, и мы ни разу не сталкивались в школе лицом к лицу и не разговаривали. Она заметно выделялась и обличьем, и походкой, и манерой держаться, к тому же ещё была на год старше своих одноклассников. Но так уж случилось – по воле случая, судьбы или божеского предначертания, что именно Надежда вошла в нашу жизнь, и прежде всего – в мою – стремительно и неудержимо…