Гуманитарные эксперименты - страница 4

Последнюю строку надо читать так: «Божества указующий перст».

Мне не дает покоя слова «ласковый хаос», потому что это настоящий оксюморон. «Ласковый» означает в условиях нечеткости одинаково приятные «нет» и «да», добро и зло – потому что они нечеткие, а значит одинаково ласковые?

Человечество переживает библейское время разбрасывания камней.

Процветает иезуитство – когда сатана встает на защиту заповедей Христа.

Шум – обычный фон жизни. Чтобы сохранить разум, нужно усилие воли. Юмор живет в границах, а имморализм его убивает.

Уважающие друг друга люди стараются не разговаривать друг с другом.

Бессодержательность. Часто именно она определяет культурную значимость эпохи.

Время разбрасывания камней заставляет думать, что рисунок, образованный ими, прекрасен, что это новое поэтическое произведение – гениально, что эта метафора, высказанная критиком – бесподобна, что жить в царстве китча – значит жить в искусстве, что быть у руля власти – значит лживо убеждать всех, что пришло время собирать камни.

А реальное время разбрасывания камней заставляет говорить, что в современном мире русская поэтическая традиция актуальна!

Поэзия в Вологде всегда была сферой сакральной: три памятника поэтам установлено в городе – Пушкину, Батюшкову и Рубцову, и несколько улиц названо именами поэтов. На фоне такого укоренившегося поэтического императива творчество предстает харизматическим деянием, привлекающим к себе внимание. Сегодня поэтическая Вологда включает имена, которые даже более известны за пределами этого города.

У остальных авторов почти одинаковые результаты – немного рецензий в первый-второй день и короткая их история, поэтому на графике авторы неразличимы.

В этой книге будут показаны подробно только два поэта – Ната Сучкова и Мария Маркова. Достойны описания и другие. Вот они.

Антон Черный – поэт с тонким вкусом, даже с эстетствующим флером, способен написать любую зарисовку, придав ей красочное полотно эпики, философии или истории. В его творчестве ощущается размах амбиций, широта охвата аллюзий, которые в конце концов концентрированно свертываются в заданную поэтом точку, и оказывается, что она доступна читателю:

Дмитрий Гасин – в своих стихах заставляет читателя всякий раз надеяться – что бы ни происходило вокруг, каждый раз приходится признать, что всё кончается хорошо: «И счастье будет цельное, как репка, а не по долькам, словно апельсин». Дальше уже не надо писать о том, что выросла репка большая-пребольшая. Его стихи – это послание

И послание доходит.

Наталия Боева – более всех, пожалуй, из представленных здесь близка к овладению совершенно иным, особым языком поэзии, таким, что о ней уже невозможно писать по-старому. Ее поэзия требует и нового языка литературной критики – некую акробатику, кувырок в кажущуюся «пустоту» стиха, чтобы заполнить его содержание эстетическими пульсациями. В этом прелесть психологической отрешенности от необходимости проводить прямую там, где ее провести невозможно:

Лета Югай – известна в Вологде давным-давно, она школьницей уже публиковала стихи и участвовала в чтении их. Теперь она известна еще и художественным оформлением стихоклипов для некоторых московских поэтов. Ее поэзия настолько высоко одухотворенна, что кажется: если ее стих напечатать в бумажном сборнике стихов, то он тут же сгорит и обуглится от горячего света добра и веры.