Офицер в зеленом мундире выкрикнул какой-то приказ, но его голос потонул в шуме битвы. Разрядив в испанца свой пистолет, Фредерик засунул его обратно в кобуру и, насколько возможно вытянувшись в седле, поднял саблю. Новый залп наполнил все вокруг вспышками, дымом, криками, кровью и грязью. Фредерик не понимал, ранили его или нет, он видел только, что Нуаро мчит его прямо на штыки. Врезавшись в неприятельский строй, юноша поднял коня на дыбы и, с размаху опустившись, с безумным криком нанес удар – яростный, слепой, смертоносный. Голова, рассеченная пополам до самой нижней челюсти, раненые в грязи, под копытами лошадей, кровь на лезвии сабли, хлюпанье человеческой плоти, в которую врезается клинок, безумный танец Нуаро, рубящий вслепую гусар, окровавленное лицо, испуганное ржание лошадей, потерявших всадников, крики, звон клинков, выстрелы, вспышки, дым, стоны, лошадиные ноги в распоротых животах, внутренности, намотанные на копыта, резать, колоть, кусать, вопить.
Эскадрон разметал испанцев, но инстинкт гнал коней и всадников дальше. Опомнившись, Фредерик обнаружил, что правая рука намертво сжала саблю, а вражеские позиции остались позади. Трубач сыграл построение для новой атаки, и гусары возвращались назад, задерживаясь, чтобы проверить сбрую коней после бешеной скачки. Фредерик выпустил саблю, чтобы она болталась на запястье, и с силой натянул повод, так что Нуаро почти до земли изогнул шею. Сердце рвалось из груди, затылок онемел от адской боли, кровь неумолимо стучала в висках, и все же он снова пришпорил коня и поскакал к орлу.
Правая рука майора Берре безвольно висела, перебитая пулей. Он был очень бледен, но оставался в седле, держа саблю в левой руке, а поводья зубами. Единственный глаз ротмистра горел, будто раскаленный уголек. Уцелевший Домбровский, невозмутимый, словно это была не атака, а учебные маневры, подъехал к своему командиру, чтобы принять командование.
– Первый эскадрон Четвертого гусарского!.. Вперед! В атаку!
Прежде чем эскадрон вновь ринулся в атаку, Фредерик успел найти глазами де Бурмона и убедиться, что его друг жив, только потерял в бою шапку и разодрал доломан. Кони вновь ускоряли бег, копыта звучали в такт, и гусары плотнее сжимали ряды, летя на неприятельский строй. Дождь совсем разошелся, и кони вязли в грязи, обдавая всадников, скакавших следом, черными брызгами. Фредерик, жестоко пришпоривая Нуаро, занял свое место слева, во главе второй линии. Юноша с удивлением заметил, что рядом нет ни одного офицера, и тут же вспомнил, как оглушенный взрывом конь Филиппо летел куда-то без седока.
Перед испанским строем образовалась целая гора из человеческих и конских трупов. Ряды врагов сильно поредели, и все же те продолжали стрелять. Конь подпоручика Блондуа вдруг дернул головой, сделал несколько шагов, припадая на передние ноги, и сбросил седока. От эскадрона тотчас отделился светловолосый гусар с непокрытой головой и выхватил штандарт из рук знаменосца, прежде чем тот рухнул на землю. Это был де Бурмон. Ощутив внезапный холод в груди, Фредерик что было сил закричал:
– Да здравствует Император! – и его клич с готовностью подхватил весь эскадрон.
До неприятеля оставалось не больше пятидесяти шагов, но густой туман позволял разглядеть лишь неясные очертания неприятельского строя. Что-то горячее стремительно скользнуло по щеке Фредерика, зазвенел медный ремень кольбака. Нуаро перепрыгнул мертвого коня, придавившего своего седока. Туман прошивали россыпи искр. Юноша прижался к шее Нуаро, чтобы спастись от свинцового дождя, но, спустя несколько мгновений, снова выпрямился, невредимый, чувствуя лишь мучительную сухость во рту и дрожь во всем теле. Сжав зубы и просунув ноги поглубже в стремена, он принялся рубить направо и налево, отбиваясь от алчущих его крови штыков.
