– Дак, и не очень-то больше. Да и где Анна моя?
– А если не болезнь, до сих пор бы жила.
– Ну, в общем, молода Маша ещё. Рано ей замуж выходить.
Вавила крякнул что-то невразумительное, пожал плечами и уже стал, было, подниматься из-за стола.
– Вот что, Иван Осипыч, мы к тебе с уважением? – неожиданно встрял Серёга, что было не по чину. Роль у него в сватовстве предполагалась вспомогательная.
– Спору нет, все вы люди уважаемые. Да ведь дочь она мне родная. Я ей зла не хочу.
– Дядя Фёдор, наливай, пожалуй, что-то без вина разговор не идёт, – отметил опять Серёга.
– Вот и я думаю, – глубокомысленно добавил главный сват, берясь рукой за бутылку и разливая поровну участникам этого нерядового события.
Выпили, крякнули и бодро захрустели солёными огурчиками.
– Шанежков берите, тёплые ещё, – захлопотал Иван Осипович, желая угостить сватов получше, видя их нерешительность.
Первую взял Фёдор, за ним потянулись другие.
– А, хороши у тебя шаньги-то, – глубокомысленно заметил Вавила.
– Правда, вкусные. Кто же пёк-то, Осипыч, не сам ли? – улыбаясь, с подковыкой спросил Серёга.
– Машенька моя, умница, – улыбаясь тоже во весь рот и не чувствуя подвоха, с достоинством произнёс отец.
– Ну, вот, я так и думал, – тут же подхватил Серёга, – а ты: «ма-а-а-аленькая», – передразнил он. – А на обед у вас что-нибудь было, или одни шаньги ели? – опять спросил Серёга.
Ашнин сидел, насупившись, не зная, что ответить, и дожёвывал шаньгу, которую целиком засунул в рот.
– Щи у нас были с бараниной, Манечка варила, вот, – вдруг прозвучал звонкий голосок. Это вмешалась в разговор маленькая Нюша, которая, как и старшие сёстры, внимательно прислушивалась к разговору.
– Цыть у меня. Мала ещё старших перебивать, – рявкнул, нахмурив брови, отец.
Хотя чувствовалось, что строгий вид напускает больше для виду. Сваты дружно захохотали, за ними засмеялся и Осипыч. Чарка водки, разливаясь по чреву, начала делать своё дело.
– Да ты бы, хозяин, хоть спросил, за кого мы её сватаем, – продолжил разговор Фёдор.
– И за кого же? – уже с интересом спросил Ашнин.
– Да за Дмитрия Кирсанова.
– Так ведь и ты Кирсанов. За сына, что ли?
– У меня оба сына женаты. И мы Кирсановы-Турчонки, а я за племяша сватаю, за Дмитрия Кирсанова-Петрушкова. Аль семья их тебе негожа?
– Что ты, – замахал тот на него руками. – Эти в деревне уважаемые. Так у них парнишка ещё молодой совсем, какая ему женитьба?
– Обижаешь. Ему уже больше восемнадцати, полгода, как стукнуло.
– Невелик возраст, – хмыкнул Осипыч.
– Ты себя вспомни. Ты – во сколь женился?
– Так это когда было. Теперь времена другие, да и дочку жалко. Была бы мать жива, она бы хоть подсказала.
– А ты у дочери спроси.
– И впрямь, чего это я? А ну, Маша, где ты? Сюда иди, – крикнул он в сторону комнаты, куда убрались девчата.
В комнату медленно вошла Манечка и остановилась у входа. Из-за спины её выглядывали сёстры.
– Слыхала, о чём речь идёт, что по твою душу сваты пожаловали?
Она глянула на всех, сверкнула глазами, зарделась и утвердительно кивнула головой.
– Ты этого Дмитрия Кирсанова знаешь ли?
Она опять молча кивнула головой.
– Растут дети незаметно, – буркнул Осипыч. – Да люб ли он тебе? Отвечай, а не отмалчивайся.
– Люб, батюшка, – выдохнула из себя Манечка.
– Вот те на! – Изумился отец, – когда же ты успела? А может, ты на сносях уже?
У Манечки от обиды брызнули слёзы. Она только помотала головой и выбежала из комнаты.
