Сам он схватился за форменку со значками, которые полетели на землю, и резко, спиной, опрокинулся назад, под горку. Правая нога его упёрлась в живот морпеха. В момент, когда дед лопатками, с согнутой колесом спиной, коснулся земли, я увидел, как его правая нога с силой разогнулась. Противник перелетел через него и грохнулся во весь свой рост. Дед же, перекатившись через голову, вскочил на ноги и встал над поверженным, со сжатыми кулаками.
В это время на горушке, ближе к пивной, где стояла толпа растерянных зрителей, раздался крик:
– Бей их, мужики!
Началась драка. Хотя на драку мало похоже. Было избиение. Золотозубому вожаку дали в ухо, и его кепочка серым блином покатилась по земле. Когда он хотел ответить обидчику, его ещё раз ударили, по затылку, так, что он упал на колени, и тогда его начали бить сапогами деревенские мужики. Видно было, что он здесь всех достал. Двух малолеток, что были с ним, нахлопали по ушам и выпроводили пинками.
Минуты две морпех ничком лежал на земле, видно, расшибся о каменистую горку. Открыл глаза, перевернулся на спину и увидел деда в стойке.
– Сынок, ты не расшибся? – участливо спросил дед.
– Ни хрена себе, музыка, – пробормотал тот, мотая головой, – а ты, дед, не прост.
– Извиниться не хочешь?
– Ну, извини…
– Не «ну, извини», а «извините, пожалуйста»… – Увидев, как сверкнули глаза поверженного, а мышцы плеч начали перекатываться под форменкой, добавил, – не извинишься, будешь лежать на земле, я лежачих не бью, но встать не дам.
Толпа, бросив лупить золотозубого, сгрудилась вокруг них.
– Извинись лучше, Василий, неправ кругом, – крикнул кто-то.
– Извините, бес попутал, – сдался дембель.
Послышался тяжёлый треск, и у чайной лихо развернулся милицейский мотоцикл. Милиционер в синей форме, с серебряными погонами старшего лейтенанта, обутый в хромовые сапоги – понятно, что явился участковый.
– Что за шум? – спросил он.
Мужики загалдели, каждый по-своему объясняя происходящее.
– Всё, помолчите, сам разберусь.
Мужики замолкли. Он подошёл к фиксатому, который вытирал кровь с лица носовым платком.
– Что, Петя, выпросил, наконец, у населения благодарность?
– Ничего, это сегодня они храбрые – «энкаведешника» откуда-то чёрт принёс, а там опять на моей улице праздник будет.
– Посажу, и не будет у тебя никакого праздника, а сплошные трудовые будни на зоне. Что тут за «энкаведешник» объявился? – спросил он, подходя к деду.
Я понял, почему татуированный так назвал деда. Защитного цвета телогрейка и чёрные суконные галифе, заправленные в блестящие сапоги, сбили с толку блатаря. Участковый только приложил руку к козырьку, намереваясь потребовать документы, дед вдруг бросился к нему.
– Ревенко, ты?
– Дмитрий Петрович, отец родной. Да ты ли это?
– Как видишь.
– Опять воюешь?
– Пришлось, хоть и не хотелось.
– В гости заходи, хозяйка рада будет.
Он заметил морпеха, который собирал с земли потерянные значки.
– Васька, а ты тут что делаешь? Всё не нагуляешься? Ведь третий день пьёшь. Мать стол накрыла, невеста с родителями к вам пришла, а ты с шелупонью этой связался. А ну, садись в коляску.
Через минуту мотоцикл укатил, треща и воняя выхлопом по посёлку. Мужики вернулись в пивную обсуждать происшествие. Сели за стол и мы. Пока старики пили своё пиво, я опустошил бутылку крюшона, и мы поехали на Руське к Якову домой.
– Дед, что за приём ты показал этому парню? Это что, самбо?
