– Я так понимаю, что встреча с адвокатом мне не светит.
– Иди уж, не заговаривай зубы! – Мощным толчком меня запихнули в камеру.
Из проема полетели мои вещи, причем сапоги угодили прямо в лоб. Я стал поспешно одеваться, чтобы не потерять остатки тепла. Не хватало еще заболеть. Вряд ли здешняя медицина практикует что-то иное, кроме пускания крови.
Дверь захлопнулась. Я остался один в абсолютной, кромешной тьме. Попробовал распрямиться, но понял, что потолок находится слишком низко, ощупью нашел что-то вроде лежака и попытался лечь во весь рост. Увы, в длину комната была ничуть не больше. Ноги уперлись в стену. Пришлось свернуться калачиком.
Сырой лежак не добавлял комфорта. Одежда мигом промокла, стала противной и липкой. Я сжался в комок и стал греться внутренним теплом. Да, попал ты, Гусаров, как кур в ощип. Выбор изумительный. Если к утру не окочуришься, сдохнешь от пыток. В справедливый и гуманный суд я перестал верить еще в детстве.
Внезапно дверь отворилась. Я приподнялся на лежаке и увидел, что в камеру вошел посетитель; в руках у него была свечка с дрожащим пламенем на конце.
– Игорь Николаевич Гусаров? – осведомился он.
– Да, – машинально кивнул я и тут же замер, пораженный догадкой. Здесь я был бароном фон Гофеном. – Откуда вы знаете мое настоящее имя?
– Очень просто, я – тот, кто устроил ваш перенос в это время, – нерадостно усмехнулся он.
– Мне вас сразу придушить или помучить? – зло спросил я.
– Игорь Николаевич, право слово, что за разговоры между интеллигентными людьми? Я, конечно, понимаю, что хорошего в нынешнем положении мало, но тут не столько моя вина, сколько стечение обстоятельств. Позвольте, я лучше с вами на лежанку присяду. Другой мебели здесь все равно нет. Нам предстоит серьезный разговор, а ноги у меня не железные.
Улыбка с его губ исчезла. Подул сквозняк. Пламя свечи вспыхнуло ярче. Я успел разглядеть виновника своих бед – вроде не старого, лет сорок, но уже седого; с бородкой, прозванной шкиперской, – в шестидесятых годах двадцатого века такие любили носить и физики, и лирики. Невысокий и очень худой, будь на пять килограммов меньше – вообще б не отбрасывал тени. Немного впалые глаза лучились бездонной добротой. Прямо живое воплощение святого сподвижника. И очень приятный, источающий обаяние голос. Ему бы на радио работать, новости о финансовом кризисе рассказывать, чтобы люди сразу в банки рубли на доллары менять не бегали.
– Присаживайтесь, – предложил я, освобождая место. – Рассказывайте, каким образом довели меня до цугундера.
– Что касается тюрьмы, то вы уж сами постарались, без моей помощи. – Он поежился. – Холодно у вас.
– Ну, так не у тещи на блинах.
– Да, – седой приподнялся и едва не стукнулся макушкой о потолок, – забыл представиться. Приношу извинения за невежливость. Я – Ка Эр, по первым буквам сокращение от «корректор реальности». Для простоты можете звать меня Кириллом Романовичем.
– Не могу сказать, что мне очень приятно.
– Игорь Николаевич, не дуйтесь, как мышь на веник. Фортуна в моем лице подарила вам невероятный шанс. В ваших руках ни много ни мало – судьба страны. Вы патриот?
– Скажем так: есть слова, которыми бросаться не принято. «Патриот» относится к их числу. Родину не выбирают, Родину любят. Я люблю Россию, не уверен, что взаимно.
– Рад, что не ошибся в вас, Игорь Николаевич. Дело в том, что для выполнения миссии нужен человек вроде вас – тот, кто способен на многое, зная, что в итоге он не получит награды. Это редкое качество. Не стану мучить статистикой, а она у меня имеется, причем весьма подробная, но скажу, что именно русские в большинстве своем смогли выработать такое, почти фатальное самопожертвование. Наверное, поэтому история безжалостно прошлась по России паровым катком. Практически все социальные модели отрабатывались на вашей стране, чтобы воплотиться потом с учетом допущенных ошибок в других государствах и не только… – Он многозначительно замолчал.
