Он посмотрел на багровый горизонт, где зазубренные вершины холмов вонзались в низко висящие, свинцовые облака. Там, впереди, их ждала неизвестность. Но и здесь, позади, оставалось только горе и ужас.
Кэп Торн вздохнул, поправил автомат на плече и сделал первый шаг. Шаг в неизвестность. Шаг в отчаяние. Шаг в новую, еще более страшную главу их проклятого путешествия.
И он начал замечать, что царапина на его щеке нестерпимо зудит.
Глава 11: Зуд Проклятия
Долину обломков и свежую могилу Слэджа Рурка они покинули на рассвете, если это слово вообще было применимо к тому мутно-багровому мареву, что сочилось с небес. Молча, не глядя друг другу в глаза, словно каждый нес на себе невидимый, но неподъемный груз. Лаки Максвелл ковылял позади, опираясь на свою винтовку, как на протез, его лицо было землистого цвета, а дыхание – частым и прерывистым. Док Колман шел рядом, поддерживая его, но и сам медик выглядел так, будто только что выбрался из мясорубки – одежда изорвана, на лице запеклась кровь, а в глазах застыло выражение глубокой усталости и затаенного ужаса.
Капитан Маркус Торн замыкал это скорбное шествие. Царапина на его щеке, оставленная когтем Слэджа – или того, во что он превратился – начала беспокоить его почти сразу после того, как они покинули проклятую долину. Сначала это был просто легкий зуд, на который он старался не обращать внимания. Но с каждым часом зуд усиливался, превращаясь в назойливое, изматывающее жжение, которое заставляло его то и дело неосознанно потирать щеку. Кожа вокруг царапины слегка припухла и покраснела. «Ничего страшного, – пытался он убедить себя. – Обычное воспаление. Пройдет». Но где-то в глубине души шевелился холодный, липкий страх.
Они шли на север, куда указывали холмы, виденные ими накануне. Без карты, без компаса, ориентируясь лишь по этому призрачному багровому солнцу и какому-то внутреннему чутью, которое подсказывало Кэпу, что там, в горах, у них больше шансов найти укрытие. Лес вокруг был все таким же враждебным и молчаливым. Только их собственные шаги да тяжелое дыхание нарушали эту зловещую тишину.
«Кэп… – голос Лаки был слабым, почти шепотом. – Я… я больше не могу… Нога… горит огнем…» Он остановился, тяжело дыша, и оперся о ствол дерева, покрытого какой-то слизистой, пульсирующей плесенью.
Док тут же опустился на колени, разматывая повязку на ноге снайпера. Картина была удручающей. Рана не просто воспалилась – она гноилась, источая отвратительный, сладковатый запах. А черные прожилки, которые раньше были едва заметны, теперь густой сетью расползлись по всей голени, поднимаясь к колену. Они были толстыми, как вены наркомана, и, казалось, пульсировали в такт с лихорадочным биением сердца Лаки.
«Дерьмо… – выдохнул Док, его лицо стало еще бледнее. – Это… это очень плохо, Лаки. Очень плохо».
«Я… я знаю, Док, – Лаки криво усмехнулся, но в его глазах стояли слезы. – Кажется, я скоро присоединюсь к Слэджу… Мы с ним там, наверху… или внизу… откроем свой тир… будем стрелять по этим… ублюдкам…» Его голос сорвался.
Кэп подошел к ним. Он посмотрел на ногу Лаки, потом на его искаженное болью и страхом лицо. И он понял, что Док прав. Это было очень плохо. И он ничего не мог сделать. Ничего. Эта беспомощность была хуже любой пытки.
«Док, дай ему еще обезболивающего, – глухо сказал он. – И воды. Нам нужно двигаться. Мы не можем здесь оставаться».
