– Дух Курта, – еле слышно говорит Ханна.
– Что?
– Курт Кобейн.
– Может быть.
Ханна вытаскивает из пачки сигарету. Роняет ее на стойку. Сигарета в середине чем-то смочилась, может водой, может, чем покрепче. Щелчок зажигалки. Затяжка. Еле слышный треск табака и прочей дряни. Она выпускает дым в потолок. Хольгер наблюдает за ней с интересом. Снова затяжка – те же звуки, те же действия. Затяжка. Мокрая бумага горит с отчетливо слышимым шипением. Ханна криво улыбается. Она не смотрит сейчас на Хольгера. Она на мгновение забыла о нем и о том, что она на работе. Во внешнем мире играет музыка «Nirvana», в голове Ханны звучит ветер. Вчерашний ветер. Вчера было ветрено. И поток воздуха ударялся в окно и выл от боли.
Она не смогла бы объяснить, отчего в голове зародился голос ветра.
Докурив, Ханна бросила взгляд в зал. Никого. На часы – пора домой. На Хольгера – от него исходит какое-то тепло вперемешку с виски и потухшей безысходностью и его жалко прогонять.
– Пора закрываться?
– Да.
– Спасибо.
– За что?
– За приятное общество.
Он расплатился за виски и пошел к выходу.
– Smells Like Teen Spirit, – сказала зачем-то Ханна.
– Именно, – улыбнулся Хольгер.
Следующая встреча, потом еще одна – они уже болтали как старые знакомые, о музыке, кино, литературе. Ханна рассказывает о том, как чувствует музыку, он – как чувствует людей. Она показывает ему свои стихи, какие-то записи в прозе. Он находит их интересными и просит, чтобы она писала еще.
Эрика уезжает. Хольгер забирает Ханну к себе в домик в Кируну. По дороге она молчат, слушают музыку. Иногда Ханна подпевает иконам рока, за что получает еще и комплимент по поводу голоса. Спрашивает, почему она сама не поет в том клубе. Ханна пожимает плечами.
Ханна говорит, что ей легко с ним, потому что умеет не только говорить умные вещи, но и умно молчать. Молчание тоже музыка, музыка тишины и ее Ханна тоже любит. Как выяснилось и Хольгер тоже.
***
Машина мчится по ночным улицам. Пустые улицы прекрасны. Ханна улыбается.
– Лучше? А то ты грустила.
– Лучше, – отвечает Ханна. – И то, что я немного грустная это нормально.
– С одной стороны да, – соглашается Хольгер. – Но ты же понимаешь, что она все равно бы поехала.
Ханна кивнула:
– Смысл жизни.
Типичное начало разговора после отъезда Эрики.
– Буду присматривать за тобой. Чтобы ты ничего не натворила до возвращения Эрики.
Ханна смеется.
– Согласна. Хотя, что я могу натворить?
– Да, что угодно. Уехать с едва знакомым человеком к черту на рога.
– Этим человеком был ты. Единственный человек, с которым я уехала к черту на рога, – улыбается Ханна, глядя в окно.
– Чувствую себя избранным.
– Может быть. Да, ты избранный и необычный. С тобой можно молчать, и при этом мы понимаем друг друга.
– Сколько мы знакомы?
– Два года, – говорит она, поворачиваясь к Хольгеру.
– Неужели? Мне иногда кажется, что я только вчера пришел в тот бар в первый раз.
– Что-то у нас пошла грустная тема. Еще немного и я заплачу.
– Не надо, а то я выпрыгну из машины.
Ханна смеется.
Ей легко с Хольгером. С ним спокойно, волнительно, иногда страшно на уровне подсознания. С ним можно молчать, читать стихи, слушать музыку, цитировать великих мертвых. С ним можно быть собой, не притворятся что что-то интересно, если это не так.
Хольгеру с Ханной не одиноко. Она наполняет его жизнь светом. Не ярким солнечным светом, а светом луны. Свет луны может быть теплее солнца. С Ханной свободно и интересно. Она умеет слушать и слышать. И принимает его дружбу, не требуя чего-то большего.
