– Да, так, просто потрепаться, собрать сплетни, – протянула Ингрид.
– У меня нет для тебя ничего интересного.
– Правда? А как же ты и Хольгер?
– Ингрид, лапка, я не буду обсуждать с тобой Хольгера. И себя тоже. И уж тем более себя и Хольгера.
– Монополия на фантазию. Ладно, пока, пойду к Тимми.
– Пока.
***
Кируна.
Деревянный дом залит светом луны. В большом камине потрескивают дрова. Ханна лежит в кровати, закутавшись в одеяло, Хольгер устроился на диване, он смотрит в окно и курит. Они приехали в Кируну сорок минут назад. Сейчас глубокая ночь.
Он поворачивается к Ханне и кивает. Она кивает в ответ. Значит все хорошо.
– Спи, – говорит он, снова отворачиваясь к окну.
Ханна некоторое время смотрит в окно, следит за взглядом Хольгера, затем закрывает глаза и засыпает.
Он еще некоторое время лежит, глядя в потолок, в сотый раз отмечая, что рядом с Ханной чувствует себя как в другом мире. С Ханной пугающе просто и спокойно.
***
– Фрёкен Хенсен, подъем! – будит ее бодрый голос Хольгера.
Ханна улыбается, лениво открывая глаза. В доме прохладно и вылезать из теплой берлоги не хочется. Камин снова топится.
– Вставай, вставай!
– Сколько времени? Доброе утро!
– Семь часов.
– Это фашизм вставать в выходной в семь утра! – протестует она, выбираясь из-под одеяла.
Она встает на пол, чувствует ногами мягкую волчью шкуру.
– Мне жалко этого зверя.
Она садится на кровать и надевает носки.
– Ты это всегда говоришь.
– Потому что мне его всегда жалко.
Хольгер подходит к кровати и убирает шкуру.
– Эй! Оставь, мне холодно, – кричит Ханна, пытаясь поймать край шкуры.
– Тогда не жалей коврик.
Шкурка снова возвращается к ногам Ханны, а Хольгер уходит. Одевшись, Ханна выходит на маленькую кухоньку.
– Бутерброды и горячий кофе, – говорит Хольгер, указывая на стол. – Завтракаем и уходим.
– Куда мы идем? – спрашивает Ханна.
– Увидишь.
Она внимательно смотрит на Хольгера, пытаясь угадать, что он придумал.
– Я тоже хотела тебе кое-что показать. Но забыла листы дома.
– Ничего страшного. В следующую нашу встречу покажешь.
– Хорошо.
Они выходят из дома, на улице легкий мороз.
– Мы идем в лес, – говорит Хольгер, подавая ей лыжи.
– Снова охота на куропаток?
– Посмотрим. В прошлый раз ты не смогла выстрелить в птицу.
– Это оказалось немного сложнее, чем я представляла. Выстрелить в живое существо сложно. Особенно, в такое беззащитное как куропатка.
– Вегетарианство не начни проповедовать, – усмехается он.
– Нет, я хищник, – улыбается она.
– Даже так?! – смеется он.
– А то ты не знал!
– Сейчас я покажу тебе настоящих хищников.
Он упаковывает ружье в чехол, при необходимости его можно быстро расчехлить. Ханна молча наблюдает за ним, она не спрашивает, зачем он упаковал ружье, хотя в прошлый раз он этого не делал.
– Пошли.
Они идут в сторону леса.
– Иногда ты противоречишь сама себе. В жестокости и жалости. Жалеешь птицу, но не бедных детей Африки, которых спасает твоя мама.
Ханна смеется, это чистая провокация. Хольгера не волнует судьба людей черного континента, да и других отсталых мест тоже.
– А тебе не жалко ни птицу, ни людей? – спрашивает она.
– Жалость само по себе жалкое чувство.
– Дай-ка вспомню умные слова кого-нибудь из великих, – Ханна картинно хмурится. – Нет, не вспомню.
Хольгер улыбается.
– Расслабься и наслаждайся первозданной, почти первозданной, красотой.
Они встают на лыжи и входят в лес. Хольгер идет впереди, прокладывая лыжню.
