– Да пахнут сильным-сильным потом, – но в чрезвычайном положении, в котором мы, да, бываем, и что неудивительно, почти всегда, хотя и кажется, что только:
– Часто, – можем понять только своё сильное возбуждение, как Мэрилин Монро, что от подобных случаев всегда носила за нижней резинкой фляжку с коньяком, – авось и Хеннеси.
И в частности:
– Любите ли вы Хеннеси, как люблю их я?
– На вы?
– Это смотря, мил херц, из какого коньяка его делают: из трех или из пятизвездочного.
И все были рады этой мазурочной болтовне, надеясь, что вторая похожая тачка нам теперь и не встретится.
– Или ушла далеко вперед, или.
– Ты зачем это нагадала? – спросила Мэрилин, как я, вроде, запомнил с мощным, как у породистой лошади носом, и которая никак не может быть самой Мэри, а только ее дирижером.
– Я никак не могу понять, кто вы такой, мистер! – крикнул я парню за рулем, чтобы отвлечь разговор.
– Небось, говорю, не са-ля-ми, – пропел он, что можно вполне думать: он-то уж точно не дирижер этого оркестр-ика, а тем более, не любви.
И даже так хлопнул одну любвеобильную милашку по коленке от радости познания непознаваемого, что она упала вниз.
– Ты чё?
– Я уверен, – ответил, что парень за рулем – это тоже девушка, но наказанная за непослушание и за неспособность к перевоплощению на роль шофера и повара.
– Не голова, а футбольный мяч, не желающий и не желающий лететь в их ворота, а всегда только в наши, – сказала крайняя, у окна девушка, и так мрачно, что понял:
– Теперь я буду их слугой, – но решил даже не посвящать их в свои одновременно возникшие планы.
Какие? Разумеется – это тайна, но также, как божий день ясно:
– Не для всех. – Ибо:
– Я и есть Фальш-стафф.
– Что ты имеешь в виду? – спросила породистая лошадь с мощным носом.
– Имею, да, но что пока не знаю.
– Зато я знаю, – сказала она так мягко, что ясно: теперь рявкнет, как заведенная.
И точно, как прелюдию прориторичила:
– В тебе живет чудовище, но не беспокойся.
– Почему? Вы умеете его укрощать?
– Не поэтому, – ответила Мэри, – она тоже вынашивает в себе, как она говорит:
– Мутирующую личность? – сделал попытку улыбнуться я, но не получилось.
– Не думаю, что она может меняться, – ответила следующая по счету мелодраматичка. – Она получила этого ебенка по блату.
– Из прошлого, – догадался я, что даже не поставил знак вопроса.
– Конечно, но говорит, – третья – Трешка – наклонилась ко мне и прошептала почти в ухо, – из буду-щ-его.
– Она думает, так бывает? – покосился я на дирижер-шу, уже пересевшую за руль автобуса.
– Она была членом ученого совета в Кремневой Долине, – прошептала Мэри, – но последний коллайдер, к которому она приблизилась без спецзащиты ближе, чем ей было разрешено по количеству защищенных диссертаций, соединил ее с таким будущим, которого еще никто не предполагал.
– Интерес-нинь-ко, – даже начал заикаться я, понимая, что тоже мог не нарочно заняться таким же мазохизмом.
Я оглянулся.
– Что там видно? – спросила рулевая.
– Ролевая, – отпаровозила она таким дымом, что можно подумать: курит только махорку или сигары такого же крепкого качества, как Черчилль Фиделя. И знаете почему?
– Времена сближаются, да, слышал, но не верю.
– В сближение времен нельзя верить, – сказала старшая за рулем. И добавила:
– Не понимаю, как вы работали в Силиконовой Долине старшим научным сотрудником.
– Вы даже не ставите знак вопроса, работал ли я там?
– Да, я знаю, что вы там были старшим научным надзирателем.
