– По утрам будешь доить Утробу. Молоко собирай в ведро. Пить не смей! А вечером, после работы меняй у неё в стойле подстилку.
– Где брать солому?
– Ищи на поле.
Когда Ножик скрылся из виду, Харвиг обошёл мельницу. Высокая, с замшелыми стенами, она будто наблюдала за ним чёрными глазницами окон. Он постоял у огромного, облепленного тиной, скрипучего колеса. Где-то под ним, по слухам, и гнездилась жуткая нечисть.
Чуть выше по течению из-под воды выглядывали «быки» – каменные столбы, ломавшие по весне лёд перед плотиной.
Отроку показалось, что они похожи на огромные зубы затаившегося в глубине чудовища.
«Может, убежать на ночь домой? – вдруг подумал он. – Или переночевать где-то в роще…»
Он покачал головой. Лют сказал прямо: жить и работать у мельника.
С обречённым видом Харвиг заглянул внутрь мельницы. Днём, за суетой, тут не было страшно. Теперь, в сумерках, когда остался один, всё вокруг показалось зловещим.
– Ладно… – вслух подбодрил себя он. – Всё лучше, чем в одном доме с Ножиком.
Конечно, если бы Харвиг жил там, то мог бы каждый день видеть Всемилу. Он вспомнил, как она улыбалась ему. Возможно, она будет сюда захаживать…
Для ночлега Харвиг выбрал закуток наверху. Возле жерновов было самое уютное место. Он сбегал на поле и уже в темноте приволок большую охапку соломы. Половину оставил себе, другую отнёс к козе в стойло. Та дожидалась его внизу.
«На что ты здесь? – размышлял Харвиг, меняя солому. – И имя у тебя никудышное».
Он почесал затылок.
– Назову-ка я тебя по-другому… Раз ты вся белая, – будешь Пенкой.
Пенка таращила на него дурные глаза и улыбалась.
На Городище спустилась ночь. С Торжка доносились звуки веселья. Харвиг вздохнул. Денёк выдался тот ещё. Кроме упущенного праздника страшно обидно было за передние зубы. Новых уже не вырастет. Он вспомнил мешкодела Братилу, у которого была та же беда, и как Харвиг с друзьями над ним потешались. Выходит, напрасно. Радовало только одно – у Акима дела обстояли и того хуже.
Ночью Харвиг почти не спал. Мерещились ему шорохи, скрип ступенек и очень нехорошие стоны. Он забылся тревожным сном лишь под утро. И приснился ему Братила. Старик выбрался из реки на берег, весь в водорослях, склизкой тине. Он улыбался Харвигу чёрным беззубым ртом и зазывал на глубину ловить раков.
В ужасе отрок проснулся. Надрывно кукарекал петух. Крик доносился с нижнего жилья, где накануне Харвиг обнаружил у стойла несколько клетей с птицей. Все куры и петухи были, как на подбор, чёрного цвета.
Мальчик живо спустился вниз и по росистой траве побежал к реке. Над холмами вставало солнце. Тревоги минувшей ночи ушли вместе с тьмой, уступив место новому дню. Радость наполнила грудь Харвига и он издал торжествующий клич. Потом с наслаждением умылся холодной водой, утерев лицо подолом рубахи.
С мельницы донеслось тонкое блеяние: наружу не спеша вышла Пенка. Коза опустила морду к земле и принялась жевать траву.
– Эгей, рогатая! – весело крикнул ей Харвиг. – Где там моё ведро?
Подойдя ближе, он разглядел на голове Пенки венок. Кто-то сплёл его из клевера и полыни.
– Тюха-Митюха! – поражённо воскликнул княжич. – Вот ещё чудеса!
Он как раз закончил доить козу, когда на мельницу пришёл Ножик.
– Козу подоил?
Харвиг указал на кадушку.
– Сам молоко не пил?
– Оно же воняет.
– Ладно… Пока работы нет, лезь под жернов.
Он сунул в руки Харвигу шмат кабаньего сала и показал, как нужно по нескольку раз на дню смазывать оси и зубья мельницы…
