Итак, налицо одновременно и стойкая преемственность во взглядах, и кажущийся разрыв. Преемственность состоит в том, что, рассуждая о метаполитике, Хайдеггер со всей ответственностью заявляет, что Dasein, о котором ведется речь начиная с «Бытия и времени», является в своей «самой сокровенной структуре» не индивидуальным, а народно-националистическим (völkisch). Разрыв же только кажущийся, поскольку надлежит заменить ‘философию’ чем-то «совсем иным». Ранее в ЧТ Хайдеггер сделал резкое заявление: «Должна ли еще существовать философия? <Ей> конец!» (GA 94:77; ЧТ 91). Остается решить, прежде чем говорить о сути разрыва, действительно ли предлагаемая им в 1920-е годы программа замены категорий экзистенциалами представляет собой философский поступок.
В этой связи в первой из опубликованных ЧТ автор предупреждает читателя о «неправильном истолковании “Бытия и времени” как антропологии или как некой “философии существования”». Далее следует важное уточнение:
Едва ли было замечено, что акцент на отдельном <человеке> и отдельности экзистенции есть лишь контрудар против ложного истолкования Da-sein как «сознания» и «субъекта», «души» и «жизни»; что не в отдельности экзистирующего отдельного <человека> состоит проблема, а только в случайном проходе к все-одинству (Allein-heit) Da-sein, в котором осуществляется все-единство (All-einheit) бытия (там же, перевод изменен). GA 94:21; рус. пер. 28.
Поэтому следует полностью пересмотреть господствующие в течение долгого времени истолкования «Бытия и времени» как философии индивидуального существования, как это имело место, например, у Ж.-П. Сартра или К. Лёвита или еще в наши дни у Клода Романо, ошибочность которых представится очевидной, если при чтении этой книги не останавливаться на теме «всегда-моё-йности» (Jemeinigkeit), а учитывать сущностные побуждения к «самозадаче» (Selbstaufgabe), как это прекрасно заметил Адорно, и к «наступлению общности, народа», как это было весьма справедливо тематизировано Й. Фриче (Fritsche 2014).
Не переводимая точно ни на французский, ни на русский язык игра слов «все-одинство (Allein-heit) Dasein» и «все-единство (All-einheit) бытия» показывает, что Хайдеггер подразумевает не что иное, как объединяющую целостность, называемую им бытием. Короче говоря, целенаправленный переход от «всеодинства» к «все-единству бытия» ясно показывает, что подлинность существования вершится никак не в человеческой индивидуальности, как то полагали многие толкователи, а в исторической общности народа. Что очевидно, так это коммунитарная и народно-националистическая (völkisch) структура Dasein. Хайдеггер указывает на это в тех же ЧТ: «Лишь тогда, когда это изначальное одиночество Dasein будет познано и пока оно познается, может вырасти подлинная общность на основе почвенности» (GA 94:59; ЧТ 71). Таково, пишет он, «тайное посвящение индивида ради его народа» (там же), что отсылает к воспеваемому в той же тетради исключительному характеру призвания и судьбы немца: «Только немец может заново изначально творить и говорить бытие» (GA 94:27; ЧТ 34]. Так, на следующей странице Хайдеггер уже может перейти от «бытия» к «нашему бытию».
Именно к этой исключительности в смысле völkisch возвращает нас термин «метаполитика».
Сползая от «метафизического» к «метаполитическому», Хайдеггер окончательно дает отвод философскому вопросу «Что есть человек?», столь важному для Канта, чтобы обосновать идею единственного и уникального «исторического народа» в его общей сущности и судьбе. Показателен и тот факт, что само слово «метаполитика» оказалось стержневым для восстановления крайне правых сил в Европе после 1945 года.
