Хайди ответила ему столь же долгим взглядом, ни разу даже не моргнув, потому что дедушка с длинной бородой и лохматыми бровями, сросшимися на переносице и похожими на частый кустарник, был такой чудной, что девочка конечно же должна была его как следует разглядеть. Между тем Дета с Петером тоже добрались до хижины. Мальчик замер, наблюдая, что же будет.
– Доброго вам здоровьичка, дядя, – пропела Дета, подходя поближе. – Вот привела к вам ребеночка Тобиаса и Адельхайды. Вы небось и не узнаете ее, вы же ее последний раз видали, когда ей только еще годик был.
– Так-так, а что, спрашивается, ребенку у меня делать? – сразу сказал старик. И тут же обратился к Петеру: – Эй, ты, бери своих коз и ступай отсюда, да моих прихвати, ты сегодня что-то поздненько.
Петер послушался и сразу же исчез, уж больно он боялся, когда старик так долго на него смотрит.
– Придется девчонке у вас остаться, дядя, – заявила Дета. – Я и так с ней целых четыре года возилась. Теперь ваш черед, пора и вам о ней немножко позаботиться.
– Так-так, – проговорил старик, бросив на Дету сверкающий взгляд. – А что, ежели девчонка начнет скучать по тебе, ныть, хныкать, как все малые да неразумные дети, что мне тогда прикажешь делать?
– А это уж ваша забота, – отвечала Дета. – Меня ведь тоже никто не учил, как с ней быть, когда она у меня осталась на руках. А мне ведь еще мать и себя обиходить надо было. Но теперь я нашла хорошую работу, а ближе вас у ребенка нет никого. Так что ежели вы не желаете ее при себе держать, то делайте с ней что хотите. Ну а коли с ней что приключится, то спрос, ясное дело, будет с вас, только, я думаю, вы не захотите еще один грех на душу взять.
Конечно, совесть у Деты была нечиста, поэтому она так и горячилась и сказала куда больше, чем собиралась. При ее последних словах старик поднялся и смерил ее таким взглядом, что она невольно попятилась. Затем он вытянул руку и процедил сквозь зубы:
– Убирайся отсюда, да поживее, и чтобы духу твоего здесь больше не было!
Дета не заставила его повторить это дважды.
– Что ж, счастливо оставаться, – сказала она. – И тебе тоже, Хайди!
И тетя Дета припустилась с горы рысцой и неслась так до самой Деревеньки, волнение гнало ее не хуже, чем сила пара гонит паровоз. В Деревеньке ее опять стали зазывать со всех сторон, все хотели узнать, куда же подевался ребенок. Дету здесь все знали, знали и чья это девочка, и что случилось с ее родителями. Из всех дверей и окон звучал один и тот же вопрос:
– Где девочка, Дета? Куда ты девала ребенка?
А Дета очень неохотно отвечала:
– Она наверху, у Горного Дяди! У Горного Дяди, я вам говорю! Вы что, не слыхали?
Очень скоро ее взяла досада, потому что женщины со всех сторон кричали ей:
– Да как ты могла так поступить!
Или:
– Ох, горемыка!
Или:
– Такую беспомощную малютку оставить у этого старика!
Дета бежала со всех ног и рада была, что уже ничего больше не слышит, потому что у нее самой на душе кошки скребли. Мать на смертном одре препоручила девочку ей. Но стараясь успокоить свою совесть, она говорила себе, что, ежели у нее будет много денег, ей легче будет сделать для малютки что-нибудь доброе. Как же хорошо, что скоро она окажется вдали от всех этих людей, которые только и знают, что судачить за ее спиной. Ну ничего, зато теперь у нее будет хороший заработок!
