Мисс соображала быстро, в такт своим каблучкам, и с той же решительностью осуществляла задуманное. Если бы некий взбунтовавшийся великан собрался щелчком пальцев раскрошить центр Лондона, то она не хуже Майкла Керне3 рассчитала бы ему траекторию падения фишек.
Начав с Ситипоинт, она прошлась бы через Бишопсгейт и наконец добралась бы до Тауэрского моста, по которому теперь так воинственно шагала. Маленькая бесславная завистница мисс Шэрроуз жила в уверенности, что любые злодеяния лучше творить чужими руками: не только в практических, но и в божественных целях. Ведь если ее планы вдруг пойдут вразрез с планами Вселенной, то чья-то высшая воля непременно все остановит. Не даст, так сказать, опрометчиво пошатнуть баланс сил. А если смолчит, проигнорирует, значит, ее чувство справедливости, как и прежде, не подвело, и эта навязанная книжками добродетель не более чем сказка для дурачков.
О собрании было забыто, мисс Шэрроуз не терпелось попасть домой. И вот она уже не шла, а бежала мимо клуба через Боро-маркет, чтобы прыгнуть там в подземку и через несколько минут вынырнуть на Кеннингтон. Но, оказавшись в сотне метров от квартиры, посмотрела в кирпичную даль и вдруг замерла. Жуткая радость сдавила горло. Она представила, каким образом избавится от финальной жертвы: лишь слегка толкнув первую фигуру из судьбоносной змейки человеческого домино.
И раз метод был найден, то дело оставалось за малым – выбором жертвы. И тут ей на глаза попалась белокурая соседка из особняка напротив, улыбавшаяся всегда чересчур приветливо. Великолепная миссис Уайлдблум была замужем дважды, что не давало достаточного повода назвать ее распутницей, но пробуждало зависть. И вот эта самая зависть, которую не получалось выплеснуть, отравить ею кого-то или хотя бы испачкать, мерзко щипала изнутри. Особенно раздражала притворная доброта и незаслуженная удача этой миссис Уайлдблум. Ей все давалось играючи, будто по ее пластичным сосудам вместе с кислородом танцевала сама Легкость. Словно судьба дарила ей неприлично много и за просто так. И в этом-то и была несправедливость, с которой мисс Шэрроуз решила начать борьбу. На случай, если кто-то свыше по халатности не досмотрел.
В беллетристике, как и в жизни, не бывает монотонно плохих героев. На каждого придется по бездомной кошке или тяжело больной сестре, что сидит на иждивении с десяток лет. Тягостно любимая сестра мисс Шэрроуз скончалась прошлым летом. Теперь у нее осталась лишь кошка, к которой она испытывала священную привязанность.
Мисс Шэрроуз не боялась, что ее раскусят. Она естественным образом сливалась с городским пейзажем: стянутый шпилькой пучок, свинцовый взгляд, бескровные губы. Затянутая в ржаво-серый тренч, но в начищенных до блеска туфлях. Красной была лишь подкладка в ее сумочке. Она не заглядывала на распродажи в «Хэрродс» и крайне редко смотрела в зеркало своей крохотной прихожей. Потому что все про себя знала и была убеждена, что никогда не сможет очутиться на троне. Единственное, что в ее силах – это подрезать ножки стульев тем, кому посчастливилось усесться повыше.
Тем же вечером план был готов. Простой, казалось бы, на волю случая, но мисс Шэрроуз слишком хорошо разбиралась в людских грехах, чтобы совершить промашку. И вот какой она видела свою месть.
Достаточно было заплатить доставщику пиццы, который за пару сотен соблазнит несоблазнительную жену садовника. Та, поверив в новое страстное будущее, соберет чемодан и уплывет подальше – на другой берег Темзы, как на чужой континент, искать свободы и счастья. А что до садовника? Так он, по привычке, взболтает горе в литре бренди и не выйдет на службу ни к утру вторника, ни к полудню среды. Тогда миссис Уайлдблум забеспокоится и, взяв коробку лимонного печенья, сама придет к нему домой. Садовнику покажется, что она всегда была к нему благосклонна чуть более положенного и явилась с визитом не просто так. Кто бы отказал в ласке такой как миссис Уайлдблум, белокожей и мягкой, пахнущей слаще самой прекрасной розы в саду? И он, под хмелем и волнением, глухой к ее крикам, сорвет дорогое атласное платье и бросит на шершавый вонючий ковер, и заставит раскаяться, и растопчет в кровь эту ее пресловутую
