Поскольку я прибыл в Африку в силу известных обстоятельств, то должен был от души приветствовать новое место. Я захватил с собой изрядную сумму денег и говорил себе: «До чего же богата и щедра жизнь!» Я чувствовал, что мне выпал новый шанс. Даже африканская теплынь обещала удачу. Здесь было жарче, чем у Мексиканского залива, и многоцветье растительности пришлось мне по душе. Перестало ныть сердце, молчал внутренний голос.
Скоро наша экспедиция подошла к какому-то озеру, и мы разбили здесь лагерь. По песку ползали крабы. На берегу – густые заросли тростника. Среди водяных лилий плавали крокодилы. Когда они открывали зияющие пасти, слетались птички и выклевывали из их зубов себе пищу. Цветы на стеблях папирусов напоминали похоронный плюмаж, что наводило на печальные размышления. Туземцы тоже были какие-то печальные. Мной овладевало беспокойство, и через три недели работы с Чарли я тщетно пытался услышать знакомое: «Хочу, хочу, хочу!»
– Только не заводись, – сказал я Чарли, – но у нас троих что-то не складывается.
Он посмотрел на меня поверх солнечных очков. Мы были на берегу, и оба в шортах. Неужели это тот парень, с которым мы брали уроки танцев? Как изменило нас время! Чарли раздался в груди, а я – еще больше.
– Почему?
– Как тебе сказать… Спасибо, что позвал меня с собой, меня всегда тянуло в Африку. Но снимать тропики мне неинтересно. Продай мне один джип, и я отвалю.
– Куда поедешь?
– Не знаю, но здесь оставаться не хочу.
– Ну, валяй. Держать тебя не буду.
А не сложилось у нас потому, что я забыл после венчания поцеловать его жену, и та крепко обиделась. Сдался ей этот поцелуй? Я и сам не знаю, почему не поцеловал ее, видно, о чем-то задумался, а она, похоже, решила, что я ревную друга.
Так или иначе, я портил им медовый месяц. Третий всегда лишний, как лишнее пятое колесо в телеге.
– Не сердишься, Чарли?
– Да ладно тебе, отваливай.
Я нанял двух туземцев и, как только мы укатили на джипе, сразу почувствовал себя лучше.
Через несколько дней я одного из них уволил. С другим – его звали Ромилей – состоялся обстоятельный разговор. Он сказал: если я хочу побывать там, куда редко заезжают белые, он повезет меня туда.
– Вот-вот, – обрадовался я. – Ты меня правильно понял. Я не для того сюда приехал, чтобы ссориться с бабой.
– Я везти вас далеко.
– Чем дальше, тем лучше! Едем.
Мне попался именно тот проводник, который нужен.
Мы бросили часть багажа, и я пообещал Ромилею подарить джип, если он завезет меня в какую-нибудь глухомань.
– Далеко дорога нет. Надо ногами.
– Вот как? Тогда потопали. Машину мы спрячем, а на обратном пути заберешь ее.
Ромилей безумно обрадовался.
Мы добрались до селения, которое он назвал Талузи, и в пустующей хижине, сложенной из пальмовых веток, сняли с джипа колеса. Потом наняли двухместный самолетик и полетели в Бавентай (прежде – Белланка). Машиной управлял босоногий араб. Самолет трясло от малейшего ветерка. Крылья, казалось, вот-вот обломятся, и мы рухнем на землю. Полет, однако, прошел благополучно. Мы сели у подножья какой-то горы на площадку затвердевшей глины. К нам подошли два дюжих черных пастуха, толстогубых, с курчавыми волосами, смазанными жиром. Никогда не видел людей такого дикого обличья.
– Ты хотел привести меня сюда? – спросил я Ромилея.
– Нет, господин, мы идем далеко.
Целую неделю мы двигались дальше, и все пешком.
Я не имел ни малейшего представления, где мы находимся, в какой части континента. Мне было все равно. И спрашивать у своего проводника не спрашивал, поскольку прибыл в Африку для того, чтобы оставить кое-что позади, в Штатах.
