Я так отдыхала. Так расслаблялась и восстанавливала силы.
— Напиши мой портрет, — сказал Нафиз и отошёл к дивану.
Его просьба удивила меня ещё больше, чем сам подарок.
— А разве в твоей вере это не запрещено?
— Богословы и учёные до сих пор спорят на эту тему, — он пожал плечами и положил в рот один из тех сладких карамельных шариков. — Главное, чтобы изображению не поклонялись. А мы не будем.
А потом, к моему удивлению, он стащил через голову свою рубашку, оставшись только в штанах и разместился на диване полулёжа.
Это было слишком странно. Странно и… интересно. Несмотря на всю невероятность происходящего, мне снова захотелось испытать эти эмоции — эмоции творчества. Почувствовать кисть в пальцах и увидеть, как она оставляет след на холсте, повинуясь моей руке.
— Считай, что это наша прелюдия, Хэриб, — сказал негромко Нафиз, когда я взяла в руки кисть, а потом сделала первый мазок под его горящим пламенем возбуждения взглядом.
*От автора. Дорогие читатели, хочу обратить ваше внимание, что у нас любовно-эротический роман, и все описанные сцены имеют целью развитие событий именно в этом направлении, и никоим образом не оскорбление любой из религий. Автор может не разбираться в нюансах и делать сюжетные допущения.
12. Глава 12. «Наблюдай»
Он не выглядел порочным или развратным, нет. Но его сексуальную энергию я чувствовала даже спрятавшись за мольбертом. Проводила кистью, по бумаге, создавая линии, а казалось, будто пальцами вожу по его коже.
Хотелось остановится, прикрыть глаза и впустить в себя всю эту негу, которая словно облако копилась вокруг меня.
Нафиз манил и притягивал, возбуждал, заставляя каждый волосок на моём теле вставать. Его тёмные глаза изучали меня, пока я наносила карандашом набросок. Руки и так подрагивали под этим пристальным вниманием, а когда я дошла до изображения его обнажённой груди, и вовсе слушаться перестали.
В комнате была комфортная температура, работал кондиционер, но меня всё равно бросало в пот и казалось, что душно и нечем дышать.
Больше часа мы провели в тишине и молчании, слушая лишь как шуршит карандаш по бумаге и тихо поскрипывает мольберт.
Я старалась быть осторожной, чтобы не испачкать красивую одежду, но, кажется, всё же посадила несколько небольших пятен.
— Ты устала, — Нафиз поднялся и подошёл, а у меня закружилась голова от его близости.
Слишком сильное напряжение возникло, пока я делала набросок. Организм требовал разрядки. Хоть какой-то. Хоть физической, хоть эмоциональной. И близость Нафиза ей точно не способствовала.
— Испачкалась, — улыбнулся он, а потом мягко стёр с моей щеки графитовую пыль.
Его палец задержался на моей нижней губе, а улыбка вдруг пропала. Внутри я вся тоже горела, и он не мог этого не чувствовать, не замечать.
Может, меня снова чем-то опоили? Только не усыпляющим, как тогда, а каким—нибудь афродизиаком.
Потому что пылала каждая клетка, каждый сантиметр кожи молил о прикосновениях мужских рук. Не знаю, как я устояла вообще на ногах и не рухнула перед ним на колени.
— Я приду к тебе ночью, — он склонился и прошептал на ухо, зацепив чувствительную кожу губами.
Не спрашивал, не предлагал. Поставил перед фактом. А я… не то чтобы не посмела, я просто не захотела оспорить. Не смогла. Не вышло.
И жалела об этом, когда он ушёл, оставив меня в этой красивой комнате наедине с мольбертом и красками. Я так и стояла посреди комнаты с кистями в руках и пошевелиться не решалась.
