Ираида Самсоновна ушла с полицейскими осматривать мужскую гостиную. Рабочих пришлось отпустить, и завершение ремонта вновь отодвинулось, по крайней мере, еще на один день.
Надежда оставалась спокойной во многом из-за того, что рядом был Лев. Он же, напротив, нервничал, расхаживал по гостиной и звонил своему другу, следователю Протопопову, но тот не брал трубку.
Усевшись на диван рядом с Надеждой, Астраханский молча уставился на картину, висевшую в простенке между окнами. Он вдруг спросил:
– Тебе не кажется это странным?
– Что? – Задав этот вопрос, Надежда ожидала комментариев по поводу смерти Шимаханского.
– Она в бальном платье, а за ее спиной – заснеженный парк.
Помолчав, Надежда уточнила:
– Ты про портрет?
– Девушка в декольте, с голыми руками – в зимнем парке. Тебе не кажется это странным?
– Послушай, Лев, мне сейчас не до этого.
– Ларец в ее руках, – Астраханский поднялся с дивана и подошел к картине. – Он же тяжелый, это видно – из дерева, с металлической оковкой. Наверняка что-то лежит внутри. Странная картина. У подготовленного человека вызывает много вопросов.
На втором этаже послышались голоса, на лестнице появились Осташевский и администратор Виктория. Они спустились в гостиную, Виктория открыла створку антикварного шкафа и обернулась к следователю:
– Можете убедиться.
Он заглянул в шкаф и проронил:
– В самом деле – их пять.
К ним подошла Надежда.
– Объясните, в чем дело.
– Вчера вечером я принесла Шимаханскому в примерочную чашечку кофе. После примерки пошла туда, чтобы забрать чашку, но на подоконнике стояло одно блюдце. Меня, конечно, это задело. Ираида Самсоновна только что купила Кузнецовские чайные пары, и уже – некомплект.
– Не думаю, что чашку взял Шимаханский, – усомнилась Надежда.
– Тогда куда она делась? – спросила Виктория.
– Поговорите с Анастасом Зеноновичем, возможно, ее разбили.
– Он сказал, что в его присутствии чашки не бились.
– И что это значит? – Надежда перевела взгляд на Осташевского.
– Я полагал, что вы мне объясните, – срезонировал он.
Астраханский взял Надежду за локоть и придвинул к себе.
– Дальнейшее общение с вами Надежда Алексеевна продолжит в присутствии адвоката.
– Адвокат? – Осташевский демонстративно покрутился на месте: – Его здесь нет. Должен вас огорчить: Надежде Алексеевне придется сейчас пройти со мной в кабинет, поскольку я намереваюсь ее допросить.
– Я пойду с ней, – решительно заявил Астраханский, но Осташевский возразил:
– Вы не адвокат.
– Я – следователь.
– Я – тоже, и ваша помощь мне не нужна. – Осташевский стал подниматься по лестнице. – Идемте со мной, Надежда Алексеевна.
Надежда посмотрела на Льва. Он кивнул и тихо сказал:
– Только «да» или «нет». Ничего лишнего.
Войдя в кабинет, Надежда села в свое кресло, однако Осташевский попросил ее пересесть, поскольку на столе уже лежала его папка.
Надежда пересела на стул. Следователь устроился в кресле и положил перед собой бланк протокола:
– Фамилия, имя, отчество?
– Раух Надежда Алексеевна.
– Год рождения?
– Вечно одно и то же… – обронила она.
– Да вы, я вижу, человек опытный?
– Мне случалось давать показания.
– Знаю-знаю… Убийство охранника, похищение кандидата в депутаты – и все в одном помещении. Такое чувство, что здесь не ателье, а провальная яма[4].
– Вернемся к вашим вопросам, – перебила его Надежда.
– Адрес постоянной регистрации?
Она ответила, и он внес ответ в протокол, также записал ее должность и место работы.
