Химиосити - страница 19

В целительных очках на минус десять ухо Хи не казалось уродливым. Даже наоборот – узкое, изящно вылепленное. Женственное. Короче, К. не выдержал и подул в него.

Девушка вздрогнула и широко улыбнулась.

– Да что с тобой! Чего ты ходишь и лыбишься как корова!

– У меня…

– Знаю, у тебя есть только радость. Слушай, давай я тебе что-нибудь другое куплю. Вот сколько стоит смущение? Или удивление? Или тихая грусть о несовершенстве мира?

– Если брать колбу…

– Хорошо, пусть будет колба. На сколько её хватит?

– Недели на две. Если экономить.

– Вот и чудно? Сколько стоит?

– Если на ваши чешуйки, то семь монет.

– Хм… А тебе никто не говорил, что у тебя красивая улыбка? Добрая такая. Широкая. Как у крокодила.

Как хорошо, что она не знает, что это такое. Любитель исторических альманахов «Былое и думы», К., впрочем, тоже представлял себе это животное весьма смутно.

Вблизи колесо обозрения оказалось и вовсе громадным. Махина подавляла.

Закололо в ушах, и К. в ужасе подумал, что накатывает очередной приступ. Да что за чёрт! Представилось вдруг, что эта немыслимая медленно вращающаяся громада вдруг начинает заваливаться на него – тоже медленно. Он мог бы скрыться, отскочить, прыснуть в сторону. Но несчастный путешественник не может. Его парализовал страх. Он зажмуривается и ждёт долгие томительные секунды, которые уже вовсе и не секунды – века, тысячелетия, эры.

Открыв глаза, путешественник, которому так хотелось осесть на месте и стать хоть кому-нибудь полезным, понял, что ничего не изменилось. Всё так же над ним нависала немыслимая громада. А приступ отступил – без всяких очков и таблеток.

– … тысячу лет здесь не была. Хм… А я вообще когда-нибудь на нём каталась?.. Правильно говорят – хуже всего достопримечательности знают местные.

Сейчас колесо – издали белоснежное, а вблизи с потёками ржавчины на некоторых конструкциях и не сказать, чтобы идеально чистое – замерло в неподвижности. Желающих прокатиться не наблюдалось. В билетной будке скучал тощий старик. К. почему-то понял, что это тот самый Хмурый Кё – смотритель колеса. Физиономия его действительно была кислой. Хотя, казалось бы, народа нет, механизм обслуживают подмастерья – сиди, закинув ноги на стол, да наслаждайся жизнью.

Но Хохотушке Хи он всё-таки улыбнулся.

Ей здесь все улыбаются.

Наверху было заметно холоднее. Может, конечно, так проявлялся страх: даже будучи надёжно зафиксированным в специальном кресле для невыросликов, К. дрожал. Он жутко боялся высоты.

Но вид, открывшийся на город, был действительно потрясающим. Медленно как во сне проплывало блюдо Радостьвилля, окружённое с одной стороны чахлым лесом, а с другой – увитое блестящей речкой.

Город-торт был нарезан на сектора, отделённые друг от друга проспектами и улицами. То и дело дольки перемежались зелёными пятнами посадок и серыми – площадей. Блюдо окружала символическая стена.

По ниткам трамвайных путей сновали бусины киосков. Человеческие горошины то перекатывались, то собирались в кучки.

В ушах К. свистел ветер и струился рассказ Хи. Её мелодичный голос словно поглаживал путешественника по макушке.

– В центре, вот смотри. Это Принципальная площадь. Подковой идёт ратуша, красиво, правда?

– А что это за статуя в центре?

– Памятник градоначальнику.

– Ничего себе. Скромно.

– Он символический, – засмеялась Хи. – Статуя всегда одинаковая, а вот лицо переделывают всякий раз, как сменяется бургомистр. Да, а над ней главные часы. Всё вместе символизирует, что жизнь мимолётна, а власть вечна. Иначе всё рухнет в тартарары.