Химиосити - страница 17

Тут парень обратил внимание на К., который к тому моменту уже свыкся с положением наездника и даже покуривал трубку, которую догадался захватить из номера. Детина нажал на рычажок наручной консоли и тут же вскипел:

– Что на тебе делает это недоразумение? Нормальных мужиков мало? Уже с карликами путаешься. И ради этого дерьма ты меня бросила?

Его массивные кулаки сжались.

– Слышь, оратор, – взбесился К. —Ты бы своё орало завалил.

– А то что? Запищишь до смерти? В ботинок нассышь?

– Огастеус, хватит.

К. вскочил на плечо девушки и выхватил нож. Кажется, при этом он перекосил шляпку и немного испортил девичью причёску.

Маленький путешественник примеривался, как половчее перепрыгнуть на хама. Программа-минимум – выколоть глаз. Программа-максимум – добавить к глазу ещё и отрезанный грязный язык. Судя по лицу Огастеуса, он прикидывал, как сдёрнуть К. с девушки. Толстые пальцы сжимались и разжимались, будто уже ломали тонкие хрупкие косточки. Ничего удивительного – по габаритам К. был для него как двухлетний ребёнок для взрослого.

Негодяй всё время переступал с ноги на ногу, будто яйца к ноге прилипли. Смазные сапоги при этом отвратительно скрипели.

Полицейский на самоходной трибуне подъехал вовремя – противники уже были вне себя. К. естественным образом, а детина – под воздействием вещества.

– Что тут происходит? Огастеус, успокойся и медленно отойди. Хи, он тебя не обидел?

– Всё хорошо.

– А куда ты несёшь этого невырослика?

– К дяде Мульченштайну. На регистрацию.

– Уверена, что он не блохастый? Ладно, твоё дело. Давай провожу. А ты, Огастеус, иди-ка своей дорогой. Добром прошу, оставь Хи в покое. И чтобы рядом с ней тебя больше никто не видел.

К. вернулся на место, на шею Хи, и троица двинулась. Огастеус, сжимая кулаки, проводил их взглядом.

– Бросила его, значит?

– Да, позавчера.

– Странно, что вообще когда-то подобрала.

– Перестань, смешно.

– Дядюшка Мульченштайн.

– О, малышка Хи. Привет. Как настроение?

– Полная колба радости.

Они обнялись. К. пришлось перебраться на левое плечо, чтобы в него не ткнулись седые курчавые баки или физиономия, перепаханная глубокими морщинами. Ни тени сходства в их лицах не просматривалось. Может быть, дядя не потому, что родственник, а потому что друг?

– А это ещё кто? Вечно ты носишься с братьями нашими меньшими.

– Эй, я вообще-то человек.

– Это К. Он только со вчера в городе.

– Отметка, значит, нужна. Ох, посади-ка его, дочка, на стол. Только не раскидай мне ручки с бумагами, щегол.

Злой как чёрт К. уселся на край, свесив ноги. Стол был здоровильским, а значит огромным. Бюро над столешницей пересекала надпись фигурным шрифтом: «Если ты это читаешь, значит не работаешь».

Меж тем, стол, на котором скучал К., обступили скучающие полицейские.

– Сразу видно, породистый. Не то, что наши.

– И одет необычно. Малыш, у тебя был хозяин-адвокат?

– Спорю на обед, он знает иностранные языки.

К. открыл рот, чтобы разразиться возмущённой тирадой, но не успел.

И только тощий констебль – с залысинами и тоненькими усиками, с до синевы выбритым лицом донкихота сидел за своей конторкой и злобно ворчал:

– Будто нам своих бед мало. Ещё какой-то чёрт занёс сюда пришлого недоноска.

– Да ладно тебе, Кардио, – смеялись коллеги-констебли, – Ты только посмотри, какой забавный. Языки знает и у адвоката служил.

Когда старший инспектор цыкнул на подчинённых, К. сидел уже чёрный от злости – хорошо, если дым из ушей не валил. Те с виноватым видом, но явно довольные передышкой в монотонном труде, рассыпались по рабочим местам.