Сергей не успел должным образом «заклеймить позором» своё равнодушие, безразличие к людям, некогда занимающим в его душе столько места, а мысли уже катились дальше, как безудержный поток.
– Ведь Леночка нравилась многим нашим парням на курсе… Да и я относился к ней с симпатией. Ей нельзя было не симпатизировать… Лёгкий, светлый человечек – ни камешка в душе, ни камешка за пазухой… Добрые отношения у нас сохранились до самого окончания универа.
– Вот именно, до окончания! – ехидничал внутренний голос, растягивая в кривой усмешке губы Топилина. – Словно с ним и жизнь закончилась… И началась погоня за её благами.
Сергей зло ответил оппоненту:
– О чём ты, старик? С чего вдруг такие сантименты? Да у меня и времени-то нет на пустое времяпрепровождение… Тут ещё, как назло, эта встреча с господином Рогозовым, а я расклеился, как плохо слепленный вареник…
С угрызениями совести, то бишь с внутренним голосом, на этом можно было и покончить, ведь предстоящая встреча была намного важнее, намного значимее гибели женщины, интерес к которой давно канул в Лету. Но перед глазами Топилина отчётливо всплыло лицо тёти Нины – матери Леночки Банниковой, и в его, почти успокоенное сознание, чёрным ужом вползла мысль:
– «А как же тётя Нина, ведь Лена её единственная дочь?»
Сергею стало неуютно от осознания своего равнодушия к трагедии, произошедшей с однокурсницей, и захотелось самому себе плюнуть в лицо. Он усмехнулся криво и болезненно.
– «Непременно сделаю это в собственное отражение в зеркале», – вздохнув, мысленно решил Топилин, и не почувствовал от этого облегчения.
– Дьявол! – зло выругался он, даже не осознавая, что произносит ругательство с видимым неудовольствием человека, осознавшего вдруг, как всё это некстати.
– «Придётся звонить Антонине Николаевне и попытаться, как можно деликатнее, поинтересоваться, где сейчас находится её дочь?» – размышлял он, широким шагом направляясь к себе в контору.
Секретарь встретила его заинтересованным взглядом, призывно улыбаясь, кокетливо поправляя волосы и стараясь всем телом прижаться к шефу, обдавая его запахом дорогущих духов смешанным с запахом дамских сигарет. И эта адская смесь почему-то показалась ему неприлично-тошнотворной.
– Здравствуй, Серёженька, – произнесла она умилённым голосом, трепетной ланью заглядывая в его глаза.
– Катерина, – строго оборвал её тот, – ты находишься на рабочем месте!
– Но ведь никого же нет! – наступала та, не прекращая попытки к тесному контакту.
– Это не даёт тебе право вести себя так… разнузданно, – не сдавался Топилин.
– Ну, что, что?! – вспыхнула Катя. – Не понимаю я тебя Сергей… Владимирович!
– Чего не понимаешь? – рассеянно поинтересовался Топилин, пытаясь припомнить где у него записан адрес Банниковых.
– Ты, как капризная барышня: то притягиваешь к себе, то отталкиваешь… Я порой даже теряюсь от твоей холодности и равнодушия… И не знаю, как себя вести…
Топилин даже удивиться не успел тому, как его раскусила эта смазливая девчонка, которую он приберегал на всякий случай, особенно не приближая, но и не отдаляя от себя. Что она влюблена в него, как кошка, он догадался давно, но делал вид, что даже не подозревает о её чувствах.
Сергей взглянул на Катю с нескрываемой иронией и выдал на гора целую тираду:
– Это, что ещё за барышня?! Ты у меня договоришься, Катерина! Уволю без выходного пособия,.. Чтобы больше таких слов я не слышал!… Вам понятно, Екатерина Яковлевна?
