– Ох, извините, я…
Она вздрогнула. Она не заметила женщину, которая сидела на одеяле. Это была старуха, перед которой были разложены блестящие безделушки: браслеты из бусин, сережки-кольца, несколько заколок с драгоценными камнями, но взгляд Коффи остановился на шести деревянных фигурках, разложенных полукругом на середине покрывала – журавль, крокодил, шакал, змея, голубь и бегемот, – символах фамильяров Шести богов.
– Ничего страшного, милая. – Старуха скромно улыбнулась ей. Ее туника была такой же простой с виду, как и одеяло, а белые кудри выбивались из-под хлопкового платка. Потрепанный амулет свисал с шеи. – Меня легко не заметить. – Она проследила за взглядом Коффи и кивнула на фигурки: – Ты верующая?
– Да. – Коффи сглотнула жесткий комок в горле. Фигурки, явно вырезанные из хорошего дерева марула, были совсем как те, которым они с мамой молились буквально вчера. Теперь казалось, что это было в другой жизни. – Очень красивые, – прошептала она.
– Спасибо, дорогая. – В голосе старухи прозвучала нотка гордости, и Коффи расслабилась, узнавая текучий говор женщины. Они общались на замани, но старуха явно была из джеде, как и она сама. Из уважения Коффи склонила голову.
– Доброе утро, тетушка, – сказала она, используя вежливое обращение к старшей.
– Ах. – Темные глаза старухи заплясали. – И тебе доброе утро, птичка. Боги добры сегодня, раз свели нас вместе. – Она более пристально посмотрела на Коффи. – Ты худая. – Это был не вопрос, но и не обвинение. – Ты голодна?
– Я…
Прежде чем Коффи успела ответить, старуха принялась копаться в сумке, стоявшей рядом. Она вытащила завернутый в ткань хлеб. От одного только запаха рот Коффи наполнился слюной.
– У меня тут более чем достаточно, если ты не против разделить его…
– М… – Коффи замялась. Она по-прежнему была осторожной, ведь ей стоило опасаться незнакомцев, но… мама как-то рассказывала ей о правиле рода. Никогда не отказываться от хлеба, если его предложил другой джеде. Кроме того, она умирала от голода. Словно прочитав ее мысли, старуха разломила хлеб пополам, не говоря больше ни слова. Коффи села рядом с ней на одеяло и принялась есть. Она едва сдержала стон. Еще никогда еда не заставляла ее плакать, но этот хлеб был таким вкусным, что наворачивались слезы. Казалось, что с каждым кусочком к ней возвращается частица ее самой и она оживает. Подняв взгляд, она увидела, что старуха наблюдает за ней.
– Ты, похоже, слишком мала, чтобы ходить на рынок одна, – отметила она.
Коффи выпрямилась.
– Мне восемнадцать, – соврала она. – Мне можно.
Старуха подняла седую бровь:
– Правда? Я бы, пожалуй, дала тебе шестнадцать.
Коффи была благодарна темному цвету кожи за то, что он скрывал ее смущение. Она показала на безделушки, разложенные на одеяле, надеясь сменить тему:
– И по сколько они на самом деле продаются? – спросила она.
– О. – Старуха смахнула крошки с коленей и оперлась спиной на здание, у которого они сидели. – Думаю, зависит от покупателя. Я принимаю монеты, разумеется, но иногда согласна и на бартер.
– Бартер? – Коффи повторила слово. Оно казалось смутно знакомым, но она не могла вспомнить, когда слышала его в последний раз.
– Это означает обмен, – пояснила старуха. – Одну вещь меняют на другую той же ценности.
Коффи посмотрела на нее:
– И ты тут этим тоже занимаешься, меняешь одно на другое без денег?
Старуха улыбнулась:
